Юрий Поляков - Три позы Казановы

Он немного помолчал, успокоился с помощью китайской дыхательной гимнастики и продолжил рассказ. Ситуация сложилась скверная, ведь без двойников-связных нелегалу в отпуск выбраться почти невозможно. А тут начали доходить тревожные вести из Москвы о том, что писатель Аркадий Гайдамацкий, сочинявший вздорные книжки про разведчиков, получил в садовом товариществе «Василёк» участок и зачастил к Искре Семёновне с дерзкими предложениями помочь в строительстве хозблока.

– …Да ещё эта нимфоманка Джуд подслушала, как я во сне жестоко матерюсь, и что-то заподозрила. Я сначала отшутился, мол, выучился ругаться в Ницце у русских эмигрантов первой волны – дроздовцев и каппелевцев. Но осадок остался… Нервы сдали, и провал был близок как никогда. По резервному каналу связи я передал жене шифровку из двух слов: «Вернусь – прибью!» И подсел на исконный русский антидепрессант, после которого утром болит голова и страшно хочется пить… Спас меня случай. Зануда Трейли, собираясь на пенсию, решил заработать на домик в Майами и стал осторожно, через двойных и тройных агентов подыскивать покупателя на очень интересное досье, из которого следовало: ни на какую Луну американцы не высаживались. Это была гениальная инсценировка, поставленная Стэнли Кубриком в павильоне Голливуда, циничная мистификация, разводка. Провокация удалась: Политбюро, наращивая расходы на космос, лишало самого необходимого стариков, матерей и детишек, подтачивая основы социализма. Жадная Джуд, мечтая о квартирке на Елисейских Полях, сняла себе копию с досье. Однажды, наглотавшись камасутрина, я уездил девчонку до сонной комы и полночи фотографировал страницы сенсационной папки…

– Так вот… – продолжил Степан Митрофанович, – купить досье у Трейли вызвался один богатый греческий коммунист, на самом деле тайный агент ЦРУ. В результате мой босс, так и не выйдя на пенсию, насмерть подавился кубиком льда, выпивая свой двойной утренний скотч. А бедняжку Джуд упекли в психушку с жутким диагнозом: «агрессивная нимфомания, осложнённая латентной некрофилией». Или, наоборот, «агрессивная некрофилия, осложнённая латентной нимфоманией». Не помню. Давно было. Не дожидаясь ареста, я ушёл в бега. О том, как меня тайно вывозили на родину с труппой Московского цирка в шкуре дрессированного тюленя, сдохшего во время гастролей, умолчу. Есть эпизоды, о которых лучше не вспоминать. Лёжа в чане с водой и шевеля для живости ластами, я с минуты на минуту ждал разоблачения. Но, к счастью, накануне отъезда сразу два наших циркача, икариец и жонглёр, попросили в Штатах политического убежища. Шум, пресс-конференции… Америкосы обрадовались, загордились и потеряли бдительность – не осмотрели каждого тюленя в присутствии ветеринара.

Вернувшись в Отечество, я немедленно набил морду Аркашке Гайдамацкому, помирился с Искрой, отоспался, получил партвыговор за рукоприкладство и орден за досье, которого больше никто не видел. Оно и понятно: план освоения космоса свёрстан, утверждён съездом партии, деньги выделены, вакансии заполнены. Ну кто будет объяснять, что это нас так американцы разводят? Партбилет, как и печень, у каждого один. А твоему отцу, Юленька, было в ту пору всего-то ничего, и он долго потом ещё сторонился меня, отказывался звать папой и спрашивал, когда же придёт дядя Аркаша – играть с мамой в лошадку…

Сказав эти горькие слова, генерал надолго замолчал, а в его глазах заблестели слёзы. Будем реалистами: жёны изменяют всем. Даже нелегалам.

Но влюблённых-то надо спасать. Вообразите, они сидят, обнявшись, бедные затравленные голубки, а старый разведчик смотрит на них с тем нежным пожилым сообщничеством, с каким дворовый пенсионер глядит вослед увитому розовыми лентами, истошно сигналящему свадебному лимузину. В этом взгляде нет уже ревности к чужой молодости, зависти к свежей чувственности потомков или тоски по былому упоительному рабству похоти. Но зато есть в этом взгляде мудрая радость за тех юных безумцев, кому уходящее поколение завещало сладкую телесную суету, довольствуясь воспоминаниями, покоем и головокружительной загадкой смерти.

– Ну и куда же нам сховать твоего Кирилла? – задумчиво спросил генерал.

– Даже не знаю, дедушка… – вздохнула Юлия.

– Да уж засуньте куда-нибудь. Хоть в карман! – с некоторым раздражением буркнул Подрамников: навязчивое желание куда-нибудь его спрятать начало раздражать самолюбивого художника.

– Что-о? – встрепенулся старый нелегал. – Точно! Нас спасёт «лилипутин форте»!

– А что это?

– Препарат «лилипутин форте» придумали, чтобы без помех засылать наших нелегалов. Элементарно: уменьшил разведчика, посадил в коробочку, перелетел в страну НАТО и выпустил в стан потенциального противника, как таракана в комнату коммунального врага. Пусть размножается – плетёт агентурную сеть. Провал тоже не опасен. Не нужно зашивать агента-неудачника в шкуру мёртвого тюленя, не нужно обменивать на чужого шпиона, не нужно растворять предателя в ванне с кислотой. Уменьшил, посадил в коробочку – и домой: к награде или к ответу. «Лилипутин» изобрели перед самой перестройкой. В девяносто первом… когда всё развалилось… я взял таблетки себе… на память… из сейфа… опытная партия…

– Но где же, где же твой «лилипутин», дедушка?

– Погоди, внучка, утро вечера мудренее… Ложитесь, детки, спать! Чай, соскучились друг по дружке…

…Поздним утром следующего дня, оставив в прихожей удочку, Степан Митрофанович заглянул в комнату, где спали, разметавшись, влюблённые. На разведчике были пятнистый комбинезон, тропическая панама, болотные сапоги и рюкзак, из которого торчал черенок сапёрной лопатки. Любуясь юными, беззастенчивыми телами, он вздохнул с ностальгией и, крикнув: «Подъём!» – деликатно отвернулся, чтобы молодёжь могла одеться.

Сели завтракать. У Кирилла и Юли были устало-счастливые лица. Они не выспались вместе. За кофе, отвечая на расспросы об улове, генерал выставил литровую стеклянную банку с двумя окуньками и посетовал, что рядом с ДВНФ буржуи построили коттеджный посёлок, сливающий нечистоты в местную речку, отчего рыба в ней почти перевелась. Потом старый нелегал улыбнулся в усы, вынул из рюкзака контейнер вроде термоса, с трудом отвинтил крышку и достал оттуда две запаянные ампулы: водной содержались мелкие белые таблетки, во второй – светлый порошок с фиолетовым отливом.

– А как он действует?

– Сейчас увидите! – пообещал Степан Митрофанович.

Генерал разложил на столе довольно странный набор предметов: баночку из-под хрена, чайное ситечко, мощную лупу и швейную иглу. Всё это лишний раз убедило влюблённых, что холестериновые бляшки способны с годами затмить самый светлый аналитический ум. Затем разведчик с хрустом надломил первую ампулу, вытряхнул на морщинистую ладонь таблетку и бросил её в банку с уловом. Обе рыбёшки, повинуясь глотательному инстинкту, метнулись к петлисто оседавшей на дно пилюльке. Окунёк, который покрупней, опередил своего собаночника и – ам! – проглотил. Второй разочарованно пометался по светлице, а затем, вращая плавниками, как пропеллерами, укоризненно уставился на людей грустными рыбьими глазами, искажённо увеличенными кривым стеклом.