Алан Камминг - Волшебная сказка Томми

Уроды.

И вчера вечером — все как всегда. Была ужасная холодрыга. Собственно, это такая примочка лондонской клубной жизни — абсолютно собачья погода. И я, как обычно, опять просчитался и надел только рубашку. В общем, я принялся уговаривать Чарли принять ешки прямо там, в очереди, и он неожиданно согласился. Обычно он предпочитает послоняться по клубу, проникнуться атмосферой, прислушаться к собственным ощущениям, и пока не освоится, не принимает вообще ничего крепче «Короны», но я привел довод, что при такой длинной очереди лучше принять ешки прямо сейчас, чтобы не тратить зря время потом, потому что, когда мы войдем и заплатим на входе непомерно завышенный «клубный взнос», нас как раз и накроет, и мы сразу же бросимся к бару за минералкой по непомерно завышенным ценам — чтобы снять обезвоживание. Плюс к тому, если мы скушаем кислоты, нам будет легче не думать о холоде. И мы ее скушали.

С ешками трудно заранее предугадать, до какой степени тебе вставит. Приход может быть самый разный, от «Ага, было забавно» до «Господи, что это было?!». Тот конкретный приход получился вполне неслабым. Как я и надеялся, нас растащило еще снаружи. Все началось с легкого звона в ушах и всеобъемлющего желания зевнуть и как следует потянуться. Потом окружающий мир как бы вышел из фокуса и немного расплылся, но я запомнил ощущение искрящегося опьянения — ощущение тепла и близящейся неминуемой эйфории. Да, ощущение было могучее. Когда мы вошли в клуб и отправились танцевать, я был уже благостный и довольный: волны химической благосклонности набегали из глубины живота и омывали все мое существо. Я был где-то не здесь, меня унесло далеко-далеко, но я по-прежнему оставался собой. Это был я — только более оживленный, улыбчивый и счастливый, чем тот же я час назад. Это был я в самом лучшем своем проявлении. Радостный, беззаботный и — да, я понимаю, что это банально, и все же — полный любви.

Люди, которые не принимают наркотики, считают, что это какая-то страшная, жуткая штука. Но они в корне не правы. Это то, ради чего было придумано слово «чувственный». Вчера вечером госпожа Чувственность спустилась с заоблачных высей и села мне на лицо, и я жадно пил ее соки.

В какой-то момент ощущения сделались чересчур сильными и насыщенными. Мы с Чарли решили, что надо бы передохнуть, ушли с танцпола и сели в холле, где было прохладно и свет мигал не так ярко. Мы упали на мягкий диван и принялись наблюдать за народом. Из-за принятых ешек у меня что-то замкнуло со зрением, и я сумел в полной мере насладиться стробоскопическим эффектом. Рядом с нами танцевала какая-то девочка, и каждое ее движение оставляло в воздухе бледный, но видимый след. Это было похоже на спецэффекты из видеоклипов начала восьмидесятых, и мне это нравилось. А потом я вдруг очнулся где-то на середине беседы с Чарли, причем совершенно не помнил, с чего начался разговор.

— Я не поверил, когда услышал, — прокричал он мне в правое ухо, обдав мою щеку мелкими брызгами пивной слюны. (На самом деле это было волшебное ощущение.) Я повернулся к нему лицом, и музыка вдруг словно сделалась громче децибелов на двадцать. Ух ты! Это было потрясно. Я отвернулся и... да, стало тише. Опять повернулся к нему... бу-бум! Обалдеть. Видимо, я сидел в таком месте по отношению к колонкам, что стоило лишь слегка повернуть голову, и я попадал в звуковой поток, идущий из второй ближайшей колонки, и два потока накладывались друг на друга, а потом расходились, когда я опять возвращал голову в прежнее положение. Или, может, все дело в принятых препаратах? Как бы там ни было, моя рассеянность, вызванная погружением в акустические эффекты, заставила Чарли кричать еще громче. У меня был могучий прилив эйфории, и я уже знал, что совсем скоро случится ДД. Это чуть ли не главное, что привлекает меня в экстази. ДД — сокращение от «дивная дефекация», и если ешка действительно хороша, то ДД происходит минут через сорок после приема — может, чуть раньше или чуть позже (в зависимости оттого, когда я в последний раз ел и ел ли вообще). Но я отвлекаюсь. Вернемся к Чарли...

— Я, как услышал, вообще охренел. Она зажала меня в углу, сразу полезла мне в рот языком, а потом вдруг сказала то самое.

— Что? — прокричал я, может быть, слишком громко. На самом деле мне было неинтересно, что она там сказала и кто вообще эта «она». Но мне нравилось, что Чарли сидит совсем рядом и дышит мне прямо в лицо. Мне нравился его запах, легкое прикосновение его щетины.

— Она сказала, — тут Чарли выдержал паузу для пущего драматизма, — прикинь, она мне сказала, что хочет заняться со мной любовью!

Йоооо-хо! Мы оба согнулись от смеха. Мы не перевариваем эту фразу. Нас с нее просто трясет. Заниматься любовью. Мерзь, страсть и ужасть. Мы никогда не займемся ни с кем любовью. А если кто-то из нас объявит, что он занимался любовью или думает этим заняться, у второго есть полное право казнить виновного на месте. Все равно жизнь будет кончена, если мы вдруг займемся любовью. Мы никогда не займемся любовью. Безусловно, мы будем любить — и любили уже много раз. И особенно в волшебные вечера наподобие вчерашнего. И мы будем вовсю заниматься сексом, трахаться, жарить, ебстись, сношаться — в общем, совершать действо, которое можно определить еще сотней слов, которые мне просто лень вспоминать. Да, мы будем делать то самое до полного изнеможения, а потом отдохнем и продолжим. Ведь мы крутые тусовочные ребята. Мы веселимся и наслаждаемся жизнью. Но никогда, ни при каких обстоятельствах, никогда в жизни мы не займемся любовью. Ни друг с другом, ни с кем-то еще. Нет, сэр. Большое спасибо.

Вам не кажется, что «заниматься любовью» звучит как хобби? Как какой-то набор для ручного труда из магазинчика «Сделай сам». Как замороженный полуфабрикат из «Marks & Spencer». «Заниматься любовью» звучит как смерть, и если вы этого не понимаете, вам здесь вообще нечего делать. Каждый, кто произносит при нас эту ужасную фразу, автоматически становится персоной нон грата и переводится в низший разряд молодых парочек, которые принаряжаются по выходным, устраивают пикники с барбекю и стараются для семьи. Мы презираем их всей душой, потому что боимся, что когда-нибудь станем такими же, как они. (И если подумать, у нас есть на это все шансы — с учетом того, как у нас обстоят дела.)

Любовью нельзя заниматься. Она либо случается, либо нет. И если это всего лишь очередной эвфемизм для обозначения зажигательной ебли, тогда зачем это надо? Почему не сказать все честнее и проще, зачем прикрывать наши животные побуждения красивыми словесами? Для себя мы решили, что вещи следует называть своими именами. Мы все ебемся, нам всем это нравится, и к чему приукрашивать обыкновенную физиологию?