Алан Камминг - Волшебная сказка Томми

«Все говорят что-то такое, Томми, когда увлекаются», — так сказала мне Индия в нашу последнюю встречу во время посмертного выяснения отношений. На что я ответил, что я, когда прихожу в магазин и увлекаюсь процессом приобретения покупок, все-таки сдерживаю себя и не говорю продавщице на кассе, что мой член поступает в ее безраздельное владение. И еще я сказал, что Индии лучше заткнуться и сражать меня своей красотой молча. Так будет лучше для нас обоих: я бы меньше страдал, да и ей было бы проще, поскольку молчать и сражать красотой у нее получается лучше всего. После этого она ударила меня по лицу. Причем приложила неслабо. По-настоящему. Она была тихой, совершенно неагрессивной девочкой, убежденной вегетарианкой, поборницей справедливости и защитницей прав животных, так что этот внезапный припадок агрессии задел меня вдвое сильнее. А потом как по сигналу небо вспыхнуло алыми искрами. (Напоминаю, это была Ночь Гая Фокса.) Индия стояла спиной к окну. Ее глаза полыхали огнем, а щеки были такими же красными, как и небо, расцвеченное фейерверком. Она была похожа на девочку-дьявола, на взбешенную девочку-дьявола, явившуюся из ада, чтобы отомстить мужикам за все обиды, которые они нанесли женскому полу.

— Никогда не разговаривай со мной в таком тоне. — Ее буквально трясло от злости. — Никогда, Томми. Ты понял? Я никому не позволю так со мной разговаривать. Я любила тебя. Да, любила. Я тебе говорила, что я — твоя. И так и было, пока мы с тобой были вместе. А потом мы расстались, и теперь я уже не твоя. У меня есть другой. Я знаю, тебе от этого тяжело. Но придется смириться. И забудь все, что было.

Это были последние слова Индии: «Забудь все, что было». И больше мы с ней не общались.

— Томми, ты дома? — У меня так колотилось сердце, что я сам испугался. Надеюсь, вы понимаете, что во мне не проснулась былая страсть к Индии. Но зачем она мне звонит? Что ей нужно? И почему рядом нет Сейди и Бобби?! Мне сейчас так нужна дружеская поддержка. Видимо, это карма. Космическое воздаяние. Может быть, в эти последние дни кому-то из них было необходимо поговорить со мной. Может, кому-то из них была очень нужна моя помощь. Что ж, вполне справедливо. И все-таки я иногда поражаюсь на карму. Стервозная все-таки штука. Почему надо было устроить так, чтобы мне позвонила Индия, прекрасная Индия, о которой я так вожделенно мечтал, о которой я бредил в кислотных приходах, на которую столько дрочил за последние полтора года, причем позвонила именно сегодня, когда я начал выходить из депрессии?

Одним прыжком я подлетел к телефону и схватил трубку.

— Да, да. Я дома. — Я очень старался, чтобы мой голос звучал в меру вежливо, в меру сдержанно. Договорив фразу, я убрал трубку подальше от рта, чтобы Индия не слышала, как тяжело я дышу.

— Как дела? — осторожно спросила она, явно не уверенная, что ее сейчас не пошлют куда подальше. Со своей стороны, я тоже был не уверен, как себя поведу. Но я был рад, что она позвонила.

— Замечательно. А у тебя?

— Ну... Бывало и лучше, — сказала она. Интересно, и что это значит?! — подумал я, но решил

не заострять внимания.

— Хорошо, — сказал я и только потом сообразил, что ляпнул явно не то. — То есть... э... у тебя что-то случилось?

Она молчала, наверное, секунды четыре.

— Я не знаю. Мне просто хотелось услышать твой голос. — Меня всегда убивала привычка Индии разговаривать фразами из плохих мелодрам. Когда мы расставались, она мне сказала: «Я уже ничего не знаю». Она действительно так сказала. Слово в слово. Я решил сразу же перейти к сути.

— Вы с ним разошлись?

Еще одна долгая пауза, а потом тихое:

— Да.

Теперь все ясно. Душному Карлу надоела самая перспективная молодая модель этого года (ха-ха два раза, кажется, я забыл упомянуть, что Индия работала фотомоделью), и он умчался на своем безупречно отглаженном «порше» в поисках новых, еще не охваченных пастбищ. И теперь наша малышка Индия, которая просто не мыслит себя без мужчины (у нее постоянно есть кто-то, поверьте, я знаю, о чем говорю, улицы Лондона наводнены ее бывшими бойфрендами: для такой славной девочки Индия ведет очень даже активную половую жизнь), чувствует себя брошенной и одинокой и по этому поводу решила искать утешения у меня — у человека, которого, по ее собственным словам, она в первый раз в жизни полюбила по-настоящему и которого бросила сразу, как только начались какие-то сложности; у человека, который, по сути, никто и напрочь лишен всяческого честолюбия, и, вероятно, поэтому, когда мы были вместе, она понимала, что она тоже не пуп земли и не центр вселенной, и... и... И вообще нам оно надо? Я знал, что она меня все еще любит. И что мы не сможем быть вместе. Но самое главное, я знал, что, если мы встретимся снова, мне это будет отнюдь не на пользу. Тем более в моем теперешнем состоянии.

— И что? — спросил я. — Хочешь встретиться?

— Да, можно встретиться. Давай на следующей неделе?

Я охреневаю от этой женщины. Мы с ней не виделись полтора года, наша последняя встреча закончилась рукоприкладством с ее стороны, а теперь она звонит мне и сообщает, что ее напомаженный гитлерюгенд-переросток сбежал и что ей хочется услышать мой голос, но при этом она может выкроить на меня время только на следующей неделе. Да пошла она в жопу! Откуда я знаю, может быть, все ближайшие вечера у нее уже укомплектованы другими «бывшими», которых она обзвонила раньше и которые откликнулись на ее SOS.

— Ничего не получится. Я не могу на следующей неделе. Улетаю в Нью-Йорк. — Я тихо порадовался про себя, что у меня есть законное и — что еще лучше — эффектное оправдание для вежливого отказа.

— А, понятно. Тогда давай до отъезда. У меня все вечера свободны. — Ага. Значит, вычеркиваем плотно забитые вечера горьких рыданий на плечах бывших любовников. — Просто мне не хотелось, чтобы тебе показалось... ну... — Она не смогла подобрать нужного слова.

— Что все так плохо? — подсказал я.

— Да, наверное. Я понимаю, что с моей стороны это наглость. Но знаешь, мне действительно хочется тебя увидеть. Может быть, вечером в воскресенье? В воскресенье нормально?

— Нормально. — Блин. Мой ответ прозвучал как-то уж слишком поспешно. Как будто мне прямо не терпится поскорее увидеть Индию. Тем более что в воскресенье у меня были другие дела. Мне совсем не хотелось опять пропускать наш воскресный семейный ужин. На прошлой неделе у меня хотя бы была уважительная причина. Мне вроде как было плохо после излишеств с забойным коксом из запасов примадонны. Бобби с Сейди меня не поймут, если я скажу, что не могу ужинать с ними, потому что встречаюсь с Индией. Они ненавидят Индию — то есть не то чтобы ненавидят, просто их возмутило то, как она обошлась со мной. Я — их друг, они за меня беспокоятся, и люди, которые меня обижают, вполне естественно, им неприятны. В самом начале, когда все было нормально, Индия им даже нравилась. Сейди сперва сомневалась — для нее слишком красивые девочки однозначно относятся к категории «только для ебли, и в дом их не водят, а если и водят, то только для ебли, и не приглашают остаться на ужин», — но постепенно прониклась симпатией к Индии, и они даже встречались, когда меня не было в Лондоне. А потом у нас начались сложности, и я тосковал, бился в истерике, заливался слезами и всячески мучился. В общем, мне было плохо. Ведь я был уверен, что это любовь на всю жизнь. Но все закончилось очень быстро. Сейди потом говорила, что она, как только увидела Индию, сразу же поняла, что у нас с ней ничего не получится. Да, в какой-то момент ей показалось, что Индия не такая, как все гламурные молоденькие девчонки, которым хочется бесконечного праздника — пресловутой красивой жизни, — и что она не играет со мной в любовь, а действительно любит. Однако счастливого исключения не состоялось. Да, это грустно, по-настоящему грустно. Но мне надо понять, что, даже если бы мы были созданы друг для друга — а это вряд ли, — мы все равно не смогли бы быть вместе. (Это все слова Сейди, но я с ней согласен на сто процентов.) И кстати, в это воскресенье была моя очередь готовить ужин.