Макс Фрай - Не мешки [litres]

– Критики умеренно популярного блогера Гиперболоида, писателя Жэ и активистов из панельной девятиэтажки, сами того не осознавая, пытаются сбить критикуемых с толку, поселить в них сомнения в целесообразности творческой деятельности, отвлечь от процесса получения пайка, которого те, по мнению критиков, недостойны. В общем, перекрыть каналы поступления дополнительной энергии в организм активного деятеля они пытаются. Хоть и не знают, что это за энергия такая – ггг, штоле электричество, чтобы лампочка в жопе светилась? ещё раз ггг.

– Ни хера не знают и не осознают обычно критики, но у них всё равно довольно часто получается травмировать критикуемого до состояния, несовместимого с получением пайка из Небесной Канцелярии. И вот почему.

– Художник (в широком, напоминаю, смысле) чуток к любым проявлениям реальности, потому что ведёт с ней постоянный диалог (обычно тоже не шибко осознанный, но мы и процесс дыхания редко осознаём, пока с ним всё в порядке, что не мешает нам вполне полноценно дышать). И долетевшую до него критику художник тоже воспринимает как непосредственную реакцию реальности, хотя это просто глупые человеческие голоса; реальность человеческими голосами вообще довольно редко с нами разговаривает, человек для неё плохой рупор, чрезмерно искажающий послание, поэтому обращение мироздания к человеку человеческим же голосом – скорее исключение из правила, это важно понимать.

– Так вот, уязвлённый критикой художник (в широком смысле, не устану это повторять, чтобы никто не отвертелся от обязанности понимать, что речь не только о рисовальщиках) обычно приходит к выводу, что реальности его активность не нужна – если уж она так негативно реагирует. К тому же, обилие отрицательных подкреплений само по себе способно погасить любой энтузиазм. И художник постепенно сворачивает лавочку, в смысле, прекращает творческую деятельность. Или, что чаще бывает, пытается её корректировать, чтобы угодить вкусам публики и получить наконец вожделенное положительное подкрепление из уст аудитории, а это для творческой деятельности даже более страшная погибель, чем обычная приостановка её. Ну или действует, как раньше, если очень упрям, но ущерб всё равно получает, потому что всерьёз считает человеческие голоса частью своего диалога с реальностью (хуже того, ощущает их диалогом с реальностью, а не просто с людьми), делает вывод, будто она (реальность) против него, и начинает с ней враждовать. А враждуя с реальностью, особо не выживешь. Ну, то есть, можно, но довольно безрадостный будет процесс.

– Таким образом, критики добиваются или полного прекращения диалога критикуемого с реальностью, или хотя бы его искажения, а всё это ведёт или к прекращению поступления доп. пайка за творчество из Небесной Канцелярии, или (чаще всего именно так и бывает) к ослаблению способности художника (в широком, напоминаю, смысле) принять этот паёк. И если это не покушение на убийство путём лишения необходимых для выживания ресурсов, то я уже и не знаю, что тогда оно.

Поэтому художнику (и вообще любому активно действующему от избытка и по любви хоть к чему-нибудь) не следует быть нежной кысой. Я понимаю, что трудно вот так сразу отказаться от нежнокысовости тому, кто поддерживает с реальностью очень личные отношения, и любой посторонний голос принимает за её знак, но жить захочешь, ещё и не так раскорячишься, а отношение к так называемой критике – натурально вопрос жизни и смерти, потому что излишне чувствительного к любому стороннему мнению художника очень легко поломать. А поломанный художник – не жилец. Даже – нежилец, одним словом, чтобы было наглядней.

Поэтому от меня вам в подарок хорошее упражнение: при всяком намёке на критику (кроме запрошенного вами разбора вашей работы специалистом, к которому следует прислушаться, если уж сами о нём просили; к тому же, грамотные специалисты занимаются не негативной оценкой вашей персоны, а анализом проделанной работы, и часто могут подсказать, в какую сторону прыгать, чтобы достичь оптимального результата) – так вот, при всяком намёке на критику, бывает очень полезно представить, что в руках у вас острый меч, и вы одним ловким, сильным ударом сносите голову критикующему.

Поздравляю, он теперь для вас безопасен, на этом всё.

Этот метод подойдёт не всем, но многим, потому что здоровой природной агрессии в человеке, включая большинство нежных кыс, дофига, легитимного выхода для неё у современного человека немного, а успешные манипуляции с холодным оружием, даже воображаемые – очень хороший выход. Но если меч вам не подходит, можно придумать любой другой способ воображаемой расправы с критикующим, лишь бы вам самому было очевидно, что вы победили. Визуализация – прекрасный магический инструмент и вообще великая вещь.

Важное условие: больше ничего делать не нужно – ни спорить, ни, упаси боже, доказывать свою правоту (в том числе, даже в первую очередь, мысленно). Во-первых, в мире полно более интересных занятий, чем собачиться с каждым желающим, а во-вторых, любая коммуникация с критикующим снижает эффект от упражнения с мечом.

Однажды мне приснилось, что я сражаюсь с чудовищем, отрубаю ему голову огромным мечом, а голова тут же отрастает снова. И это было довольно неприятно герою в моём лице, которому хотелось быстренько победить чудовище и заняться более интересными делами, а не бесконечно эту гадину долбить.

И вдруг мне пришло в голову, что очень удачно сложилось: нечасто мне выпадает возможность попрыгать с мечом, уже теряю квалификацию, а тут такая тренировка. Полезное попалось чудовище, оно молодец. И я говорю чудовищу: «Так, отлично, спасибо. Стой, где стоишь, никуда не уходи», – и начинаю просто тренироваться, отрабатывать удары – а так если? получится? А вот так?

Этот метод (объявить сражение тренировкой и полюбить противника как снаряд) работает не только в отдельно взятом глупом сне про битву с чудовищем, а вообще всегда.

Выхожу из дома, чтобы забрать ключи у Н., живущей в двух с половиной кварталах, полчаса спустя обнаруживаю себя на бульваре Вокечю в состоянии счастливого непонимания: кто я? где я? откуда? зачем?

Вопросы риторические; будем честны, вряд ли меня однажды заинтересуют ответы, поэтому даже вид делать не буду. Какая разница. Летняя ночь в моём городе, мы с ним оба каким-то образом есть. Ну и всё.

Лето – это маленький альцгеймер; за то мы и любим лето, что наконец-то становимся расслабленными идиотами (в противовес напряжённому вздрюченному зимнему идиотизму). Летом мы ни хрена не помним, ни черта не понимаем и в кои-то веки всё делаем правильно, идеально, даже не удивляясь, а списывая все эти странности на жару.