Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Для ужина еще слишком рано, — заметила Антонелла.

— Ну так двинем на Монте Каво. Там роскошный ресторан! Вы там бывали?

Я прекрасно помнил эту тысячеметровую гору, находившуюся километрах в пятидесяти от Фиумичино. Отец однажды возил меня туда. Даже в летнюю пору на ее вершине было холодно и зябко; там стояла церковь, перестроенная из бывшего храма Юпитера, монастырь и развалины замка, среди которых примостился ресторан с большой террасой. Вероятно, о нем и говорил Весневич.

— Да, — ответил я. — С террасы ресторана открывается фантастический вид.

— А мы не замерзнем? — встревоженно спросила Антонелла. — Заедем по дороге ко мне, я возьму из дому теплые вещи!

Мы заехали. Квартира была огромная. Мы с Весневичем расселись в гостиной на большом удобном диване, Антонелла ушла в другую комнату, чтобы переодеться, оставив нас с бутылкой крепкого, настоянного на травах ликера, который, по ее мнению, должен был укрепить наши силы после купанья. Вернулась она немного погодя, красиво причесанная и в вечернем платье, причем страх перед холодом в Монте Каво явно не повлиял на выбор ее туалета. Однако она не забыла о низкой температуре. Как выяснилось, Антонелла приготовила в передней меховую накидку для себя, а для нас по свитеру и шарфу из гардероба мужа, который, кажется, находился в служебной поездке. Захватив все это, мы спустились.

В ресторан мы пошли не сразу, а сперва немножко погуляли по лесистой вершине горы. Наконец-то терраса, та самая, куда меня некогда водил отец. Я, однако, подумал не о нем. Любуясь видом с горы, я вспомнил о священнике Пиоланти и о Ладзаретто, откуда я вернулся всего двенадцать часов назад. Мысль о том, какие перемены произошли в моей судьбе за такой короткий срок, почти лишала меня дара речи.

Весневич, указывая рукой на пейзаж, раскинувшийся перед нашими глазами, сказал:

— Фантастика!

— Фантастика, — согласился я.

Пейзаж пейзажем, однако теперь нам здорово захотелось есть. О меню позаботился Весневич. Нам принесли закуски, а к ним крепкую итальянскую водку, от которой Антонелла сперва было отказывалась. Но в самом деле стало холодно, особенно с того момента, когда солнце скрылось за поросшей деревьями вершиной горы. Подул холодный ветерок. В долине, где почти совсем стемнело, появились огоньки. По мере того как менялся пейзаж, Весневич все настойчивее угощал нас спиртными напитками. Действовал он упорно, однако с большим юмором. После закусок — извечные макароны. Потом мясо, салат, фрукты, все замечательно вкусное. Я отведал каждое блюдо, тем более что в Ладзаретто я немножко изголодался. Еду запивали вином, которое Весневич то и дело подливал нам да и себе. К фруктам он заказал итальянское шампанское. В этот момент мы услышали звуки музыки. Оказалось, что в другом зале, из которого не было выхода на террасу, играет оркестр, и там танцуют. Мы перешли туда и откупорили еще одну бутылку шампанского. Я пригласил Антонеллу танцевать. Теперь она почувствовала себя в родной стихии, танцевала чудесно, быть может, только чересчур важничала. И так вот, не улыбаясь, соблюдая полную серьезность, она снова стала похожа на Сандру. Когда мы возвращались к столику, я сказал ей об этом.

— Пожалуй. Мне часто об этом говорят, — ответила она.

— О чем? — спросил Весневич.

— Что мы с Сандрой похожи друг на друга.

По этому поводу Весневич довольно весело заметил по-польски:

— Все они друг на друга похожи.

— Что он сказал? — заинтересовалась кузина.

— Что Италия страна красивых девушек, — улыбнулся Весневич.

Небольшой квадрат паркета постепенно заполнялся. Все больше народу приезжало из далекого Рима. В городе духота, здесь холод. Мы продолжали танцевать, но больше уже не пили. Вдруг Весневич поднял пустой бокал и, обращаясь ко мне, воскликнул:

— Ну и разиня же я! Не поздравил вас с победой!

— Смотрите не сглазьте, — засмеялся я.

Антонелла спросила:

— А какую победу он одержал?

— Над монсиньорами, моя прелестная Антонелла, — пояснил Весневич.

Он встал, подозвал кельнера, который заменил наши рюмки другими — с широким дном и узким горлышком — и налил в них до половины коньяку.

— Ой, от этого я отказываюсь! — запротестовала Антонелла. — Неужели будем еще пить?

— Мы-то, во всяком случае, выпьем, — сказал Весневич, чокаясь со мной.

А потом, обращаясь ко мне:

— Семейство Кампилли должно вас озолотить.

— За что? — удивился я.

— За столь чтимого ими брата синьоры Кампилли, убиенного Анджея, к которому они много лет стараются привлечь внимание тех священных конгрегации и трибуналов, в чьем ведении находятся будущие святые. Вы содействовали тому, что в курии снова всерьез заговорили о Згерском.

— С чего вы взяли? — удивился я. — При чем здесь я?

— Во всяком случае, там зашевелились после вашего очень смело задуманного визита. Я уверен, что теперь у покойного Анджея опять шансы выросли.

Он чокнулся со мной и прошептал:

— За нового святого!

Антонелла надулась:

— Постыдись! Какое богохульство. Сандру это возмутило бы!

Тогда Весневич перегнулся через столик и слегка прикоснулся губами к уголку ее рта.

— Не только это, — тихо сказал он. А потом громко: — В таком случае выпьем за молодость! У молодых, живые они или мертвые, теперь, оказывается, всюду широкие возможности.

Мы выпили коньяк и решили возвращаться. На дворе нас прохватило холодом, и хотя мы к тому были готовы, в первый момент растерялись. Щелкая зубами, мы на ходу одевались. — Антонелла накинула меховую шубку, а мы с Весневичем натянули свитеры и укутали шеи шарфами, которыми она нас снабдила. Наконец мы добрались до машины.

— Пресвятая дева, настоящий мороз! — не переставала жаловаться Антонелла, а Весневич при спуске с Монте Каво так стремительно срезал многочисленные повороты, что ей никак не могло стать теплее.

— Вот видишь, не надо было брезгать коньяком, — приговаривал всякий раз Весневич.

Мысль эта так крепко запала ему в голову, что, едва мы очутились в Риме, он остановил машину перед первым попавшимся баром, но не нашел там желанного коньяка. Мы двинулись дальше и неподалеку от святого Иоанна Латеранского попали в затор. Море фонариков, подвешенных на проволоке вширь улиц, бесконечные ряды столов, расставленных прямо на тротуарах, масса людей, валом валивших по мостовой, орущих, едящих, пьющих. Весневич обрадовался.

— Вот так история! Ведь сегодня здесь местный праздник! Попразднуем и мы!

— Поздно уже! — сказала Антонелла.

— Какое там поздно! — отрезал Весневич. — Последние сутки твоей свободы. Выспишься, когда вернется муж.

Мы смешались с толпой, одетой легко, по-праздничному. А мы-то — в свитерах и шарфах. Люди удивленно на нас поглядывали, что еще больше веселило Весневича. Он нашел коньяк, который так настойчиво искал, но не захотел вернуться в машину и тянул нас за собой то в одну сторону, то в другую. Когда становилось тесно, он шел впереди, а мы за ним гуськом. В тех местах, где было чуть просторнее, он брал нас под руки и пускался в пространнейшие рассуждения. Обращался главным образом ко мне. Пьян он не был, но алкоголь, конечно, на него подействовал.