Светлана Замлелова - Исход

И тут, как утверждала потом Филофея, глаза у матушки увлажнились, и она тихо, просяще сказала:

– Не осуждай меня, мать Филофея…

Осуждать матушку Филофея не собиралась – её угнетало совсем другое. Во-первых, кандальный звон стал мерещиться всё чаще. Звякнут ли ключи у келарницы, ударят ли в колокол, стукнет ли кто ложкой в трапезной – и мать Филофея вздрагивала, и отчего-то вспоминалась ей Владимирка, пролегавшая через родное село.

А во-вторых, всё чаще задавалась она вопросом: «Для того ли я в монастырь-то шла?» И не станет ли для неё суд Божий горше суда человечьего. Призовёт её Господь и спросит: «А чем это ты, Филофея-мать, занималась в святой обители? Никак, векселя подделывала? А зачем же ты для недостойного сего дела принимала постриг иноческий? Не проще ли было тебе на большую дорогу пойти или спуститься вниз, на Хитрову площадь? Кто это позволил тебе порочить Церковь Мою?» И мать Филофея мысленно отвечала: «Ты знаешь, Господи, я человек подневольный…» Но Господь возражал: «Лукавая! Не Я ли твой Господин? И не Я ли учил, что один у тебя наставник – Христос?» «Так, Господи», – соглашалась мать Филофея и начинала плакать. Господь же умолкал и оставлял Филофею одну.

И всё, казалось бы, было понятно: мать Филофея попала между двух огней. С одной стороны, припекала Владимирка, с другой – геенна огненная. И неизвестно ещё, что было хуже. Потому что геенна огненная была неизвестно где, а Владимирка – вот она, под боком. И несмотря на то, что геенна обещала вечные мучения, Владимирка тоже ничем решительно не прельщала мать Филофею. Даже мыслью об искуплении содеянного.

Что же теперь следовало делать, мать Филофея не знала. Ослушаться матушку она не решалась, бежать из монастыря боялась. Даже носить в себе свои сомнения она устала.

И вот тут-то матушка, призвав Филофею к себе, сказала:

– Послушай, мать Филофея, а ведь я просила тебя привести ко мне Ольгу. Что же ты медлишь? Тут ещё одно дело с этой… с Яздундоктой с этой… К нам должна будет приехать одна дама. Так вот, как только она приедет, веди ко мне Ольгу. Усвоила?

– А если эта дама приедет поздно? – пискнула Филофея.

Матушка на минутку задумалась.

– Ну тогда приводи Ольгу на следующий вечер.

Филофея подумала, что должна привести Ольгу на заклание и что ещё один грех ляжет ей на душу тяжёлым камнем. И она молилась, чтобы никакие дамы не приезжали в монастырь. Но очень скоро подъехала к монастырским воротам телега, с которой сошли две молодые бедноодетые особы и принялись класть поклоны прямо перед воротами. Приезжих провели к матушке. А Филофея побежала к Ольге. И прежде чем передать ей поручение настоятельницы, в слезах облегчила душу, поведав и о купце Тефтелеве, и о Поликсене, и о странной этой Яздундокте – язви её душу!

– Матушка теперь тебя зовёт. Понимаешь ты?.. Нельзя все векселя одной рукой писать. Я уже писала, а ещё надо… Теперь твой черёд… А ещё с этой Яздундоктой какие-то дела… И опять же тебя матушка привлечь хочет.

Всё, что услышала Ольга, было, конечно, очень необычно. Но Ольга решила не удивляться раньше времени. Она, как и Зоя, была уверена, что за монастырскими стенами не может с ней приключиться ничего худого. А потому, выслушав Филофею, Ольга подумала только: «Значит, так Богу угодно…» и отправилась вместе с заплаканной Филофеей к матушке.

В келье у матушки в любое время года было сумрачно, тепло и душно. Воздух был тяжёлым и сладким, напитанным церковными запахами, к которым отчего-то примешивалась струя цветочного одеколона. При входе в келью казалось, что попадаешь в шкаф со старыми шёлковыми платьями – плотный воздух почти осязаемо касался лица и щекотал ноздри устоявшимися ароматами.

Когда Ольга с Филофеей вошли, матушка, что-то писавшая у бюро, отложила бумагу и повернулась навстречу вошедшим.

– Вот что, – сказала она, беспокойно переводя глаза с Ольги на Филофею. – Завтра вечером, часам к девяти, чтобы у меня были. Обе. А сейчас идите – не до вас пока.

Из разговора с Яздундоктой Прохоровной матушка Елпидифора сразу поняла, что речь идёт о деньгах. Когда же в руках у посетительницы появилась пачка, стало понятно, что речь идёт о больших деньгах. Установить затем личность Зои и выяснить размер её состояния не составило никаких трудов. Зоя, приехавшая на богомолье, угодила в двойной капкан. Сначала, по просьбе Яздундокты Прохоровны, её разлучили с подругой. А потом в действие вступил план матушки Елпидифоры, в соответствии с которым Зою надлежало склонить к постригу, а движимое и недвижимое имущество, монахине совершенно не нужное, заполучить в монастырь. «Не мы первые, не мы последние», – говорила себе матушка, обдумывая, как бы ловчее привести свой план в исполнение. Богатые невесты и в прежние времена пополняли ряды черниц, причём не всегда повинуясь желанию стать невестой Христовой. Так что ничего нового в намерении матушки Елпидифоры не было, если не считать того, что она уберегла эту ледащую Зою от когтей хищницы Яздундокты.

Просчёт Яздундокты был в том, что она не до конца поняла матушку Елпидифору. Просчёт матушки Елпидифоры был связан с полным непониманием Зои. Матушка отчего-то не сомневалась, что стоит передать Зое всю правде о Яздундокте и, немножко приврав, сказать, что глухонемая подружка сбежала, как Зоя немедленно всему поверит. Ну, может быть, сначала немножко поплачет. Но нужно было понять эту натуру, для которой измена была невыносима и невозможна, для которой «любить» означало «жить». И отказаться в одночасье от всех привязанностей было равносильно предложению отсечь себе руку или вырвать глаз.

Глухонемая, в отличие от Зои, отнюдь не смирилась, оказавшись запертой в келье. Она подняла такой шум, что келью пришлось отомкнуть и отвести пленницу к матушке. Матушка Елпидифора попросила подождать до завтра, пообещав рассказать кое о чём. Читавшая по губам Ксения закивала в знак согласия, но тут же замычала и принялась размахивать руками. Матушка, сначала ничего не понимавшая, сообразила, что Ксения просит не запирать её в келье, и пообещала просьбу исполнить. А на следующее утро Ксения сама явилась к матушке и мычанием стала требовать обещанных объяснений. Матушка усадила Ксению в кресло, сама уселась напротив и, отчётливо проговаривая слова, чтобы облегчить глухонемой считывание, сказала, что Зою обманом увезла Яздундокта, потому что с самого начала хотела их разлучить. Ксения замычала, выскочила из кресла и, как поняла матушка Елпидифора, собралась бежать на выручку Зои.

– Не медли, – подзудила матушка. – Она Зою упрятать хочет…

Ксения едва ли не бегом покинула обитель. А матушка тут же распорядилась никогда больше не впускать её обратно.