Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

– Мы пробирались сквозь вьюгу все дальше и дальше в лес. Позади себя мы слышали звуки копыт лошади, которая тихонько наступала на снег. Размеренно. Без спешки. Как будто у человека в маске ворона было полным-полно времени. Небо изменило цвет с темно-серого на черный. Ты все чаще проваливалась в снег. Я каждый раз подталкивал тебя вперед, чтобы ты продолжала бежать. «Фрейя, – кричал я, – Фрейя, ты не должна сдаваться!» Но ты так ослабела, что легла на снег и прошептала: «Я больше не могу». Я стал орать: «Ты должна! Ради наших детенышей!» В конце концов ты встала с силой, которая может быть только у матери. Мы бежали все дальше и дальше, и вдруг нам не стало ничего слышно. Вообще ничего. Ни звуков лошадиных копыт. Ни голоса человека в маске ворона. Мы его больше уже и не чуяли. Мы в изнеможении легли под каким-то деревом на снег. Твой живот прислонился к моему, и я почувствовал, как бьются сердца наших еще не родившихся детенышей.

Я снова ощутила, что во внутреннюю стенку моего живота что-то уперлось. Уперлось сильнее, чем раньше.

– Хотя мы были на волосок от смерти, я был счастлив как никогда от того, что нашел тебя.

Он посмотрел на меня сияющими глазами. Еще никогда ни один пес не смотрел на меня таким взглядом – пусть даже он, собственно говоря, смотрел сейчас не на меня, а на Фрейю из своего сна.

– Однако едва мы закрыли глаза, как снова раздались звуки лошадиных копыт. Этому человеку не требовался собачий нос для того, чтобы нас разыскать, – он мог просто идти по нашим следам на снегу. Он не спешил, потому что понимал, что мы в конце концов выбьемся из сил. Он просто играл в какую-то игру с нашей надеждой. Ты, вместо того чтобы прийти в отчаяние, заговорила с детенышами в своем животе: «Все будет хорошо, мама с вами. И папа тоже». Мне захотелось быть таким же сильным, как ты, и я вскочил на ноги и приготовился защищать свою семью. Несмотря на сильный ветер и снег, прилипавший к морде, я почуял запах этого человека. Почуял запах его ненастоящей шкуры. Почуял приятные запахи, исходящие от его ненастоящего клюва. Роза. Земляника. Сирень. Я почуял запах его ненависти к нам. Я не понимал, чем вызвано это его чувство. Мне казалось, что его враждебность по отношению к нам может испепелить нас, несмотря на холод. Испепелить! Понимаешь?

Всего лишь сон. Это мне, возможно, следовало бы сказать черному псу. Однако он воспринимал это не как сон – а значит, и я тоже воспринимала это не как сон.

– Я уже мог видеть нашего преследователя. Он медленно приближался к нам на своей лошади. Его маска ворона, его сильное тело, его длинные волосы – все это было покрыто снегом. Я залаял так громко, как только мог. Его лошадь испуганно встала на дыбы и попыталась было броситься прочь, но человек в маске ворона заставил ее успокоиться и снова идти вперед. Ты дышала уже спокойнее. Ты как будто уснула. Ну что же, ты, по крайней мере, умерла бы во сне. Однако для нас было еще не все потеряно! Мы были еще живы! Человек в маске ворона спешился и вытащил из-за пояса нож. Его глаза в отверстиях маски блеснули. Я сконцентрировал внимание на его горле. Оно ничем не было защищено. С каждым его шагом по направлению к нам я все сильнее напрягал свои ноги, готовясь к прыжку. Я не чувствовал, чтобы от него исходил хотя бы малейший запах страха, и это мне даже понравилось. Я чувствовал только смесь запаха его ненависти и приятных запахов, исходящих от его маски. Роза. Земляника. Сирень. Я бросился вперед так быстро, как только мог, и прыгнул. Прыгнул высоко. Так высоко, как еще никогда не прыгал. Человек в маске ворона отреагировал очень хладнокровно, когда я с открытой пастью летел к нему. Он сделал быстрое движение рукой и вспорол мне на моем лету живот ножом. Я рухнул наземь. Мои внутренности вывалились у меня из живота, и на снег хлынула моя кровь. Человек в маске ворона подошел к тебе, наклонился и сказал: «Проснись, девочка». Его голос был ласковым, хотя из-за металлической маски казался дребезжащим. Его голос был почти таким, как будто ты была для этого человека давнишней подругой. Ты ничего не ответила. Он слегка потряс тебя и сказал не более громким, а, наоборот, более тихим голосом: «Твоя любовь уже истекает кровью». Ты, забеспокоившись обо мне, открыла глаза. «Бальдр», – прошептала ты. Я хотел тебе что-то ответить, но смог лишь тихонько вздохнуть. Ты прошептала чуть более отчетливо: «Бальдр». Человек в маске ворона вогнал тебе нож в живот. Раздался ужасный звук. Ты не крикнула. Ты лишь заскулила. Заскулила не от боли. Заскулила от жалости к твоим детенышам. Нашим детенышам. Я почувствовал запах их крови. И твоей крови. А еще запах земляники. И розы. И сирени. Человек в маске ворона выпрямился. Он не довершил свое дело. Ему хотелось, чтобы мы истекали кровью на снегу, лежа на расстоянии лишь в несколько собачьих туловищ друг от друга и будучи не в силах придвинуться друг к другу.

«Как те звезды, – подумалось мне. – Как те звезды».

– Он подошел к своей лошади, вскочил на нее и поехал прочь, произнеся следующие слова: «Мы еще увидимся».

– Еще увидимся?

– Я тоже этого не понял. Как мы могли бы еще увидеться? Увидеться снова мы никак не могли! Мы с тобой умирали, лежа на снегу… И тут я проснулся и увидел, что лежу здесь, под кустом, и дрожу всем своим телом. Почти так же, как сейчас.

Черный пес и в самом деле весь дрожал. Я тоже. Из его сна я очень многого не поняла. Не поняла, что такое нож, и что такое земляника, роза и сирень. Не поняла, каким образом черный пес мог в своем сне чувствовать запахи. И откуда он знал, что Фрейей была именно я? Однако больше всего мне было непонятно то, что в этом сне мы были друг для друга возлюбленными. Если бы я когда-нибудь кого-нибудь полюбила, это наверняка был бы не какой-то там слабовольный пес.

Тем не менее его описание сна показалось мне более правдоподобным, чем любая из старинных историй, которые когда-либо пела Песня, и даже более правдоподобным, чем ее песни о нашей маме, в правдивости которых мы не сомневались, так как некоторые из воспеваемых в них событий пережили сами.

– «Мы еще увидимся».

Черный пес еще раз произнес последние слова того человека, как будто ему хотелось в них получше вдуматься, почувствовать на языке горечь этого обещания.

– Это был всего лишь сон, – попыталась я его успокоить. Его и себя.

– Всего лишь сон, – тихо повторил он, как заклинание.

– Не бывает никаких людей в маске ворона.

На этот раз он ничего не сказал в ответ.

– Ты не Бальдр, а я – не Фрейя. Мы – Макс и Рана.

После всего, что мы с ним пережили – хотя это и происходило всего лишь во сне, – он уже больше был для меня не «чужаком» и не «черным псом», а Максом. И Макс повторил мои слова:

– Макс и Рана.