Акош Кертес - Стеклянная клетка

— Ну и что? — вскричал он. — Ну и пускай, тебе-то какая печаль?

— А кем же я буду в их глазах? — вопросил с кроткой улыбкой Хайдик. — Убийцей их матери?

Вукович понял, что перегнул, и заверил Хайдика: от этого Маргит не помрет, он ему гарантирует. И, отклонясь от темы и дав себе (и Хайдику) передышку, завел (в сопровождении второго, одобрительного, голоса — Йолан) другую песню: стыд и позор, что Хайдик до сих пор простой шофер, мог бы и кем повыше стать, трейлер хотя бы водить за границу, какие шмотки привозил бы Йолан, закачаешься; ладно, я это устрою, у меня связи есть, будьте покойны. «А, заграница, уж и не мечтаю, — махнула рукой Йолан, — «трабант» бы получить, на море, в Югославию смотаться или в Италию, Пизанскую падающую башню посмотреть». «Трабант»?! — возмутился Вукович. — Хайдик Янош, пилот высшего класса, мастер буксировки, водитель большегрузных машин, трейлеров и автопоездов, король автострад, в «трабант» будет втискиваться? Я слежу за рынком, точную информацию имею, я через верных людей за полцены вам такую машину устрою — Маргит с Шаллаи от злости позеленеют, будь спок!» А если Хайдик о себе не хочет думать, пусть подумает о Йолан: замдиректора эспрессо «Белая лилия» — и на работу на этой керосинке приезжать, как это будет выглядеть? «В мыслях, в мыслях хотя бы посмелей, товарищ генерал! — таким обращением заключил свои рассуждения электротехник. — Выше надо метить, кто слишком низко берет, обязательно промажет. Вот почему и в шараге своей летаешь невысоко, понял, и бабы обдуривают тебя».

И, воротясь к предмету, Вукович опять перешел в наступление, избрав теперь целью содержание детей, поскольку «обдуривающие Хайдика бабы» снова навели Йолан на мысли о Маргит, и, включась в дискуссию, она сообщила: с детьми он имеет право встречаться только в присутствии Маргит, сюда их не отпускают, чтобы эта «шлюха» (она то есть) не оказала на них дурного влияния, даже к бабке, Хайдиковой матери, не пускают, а Шаллаи они уже называют «папочкой» (Хайдик же просто «отец» и тетю Йолан любит больше них, так Маргит им внушила, потому и не возвращается домой, а значит, не настоящий папа, раз не ночует дома с сыном и дочкой; правда, он не плохой, просто глупый, большой глупый мальчик, которого застращала и забрала в руки злая тетя Йолан). «И кончен бал, тут и поставить точку, — сказал Вукович, — детей не дают — и денег не давать», но Хайдик апатично продолжал сидеть на табурете; «деньги идут по суду, по закону, — сказал он, — и будут идти, если даже сама Маргит не захочет», безнадега это, ему, слава богу, известно; одни обязанности, а прав никаких: точные слова адвоката. А потому что со склеротиком связался, дилетантом, тут гениальный пройда нужен, гангстер, умеющий… крутить; тем более, дураку ясно, на чем их поймать, говорил же Хайдик: его бывший тесть и Шаллаи стакнулись, устроили фиктивную артель; есть у него друг, самые безнадежные дела выигрывает, тот еще дядя — убийцу из петли вытащил, у него везде рука, всех, кого надо, знает, ему дня достаточно разнюхать, как прижать этого Шаллаи. Но шофер заявил, что на такие средства не пойдет, пусть Маргит плетет про него что угодно, он намерен, да, твердо намерен так прожить жизнь, чтобы детям не пришлось стыдиться собственного отца. Тогда на Маргит подать, что детей против него восстанавливает, предложил Вукович, но шофер и тут заартачился, говоря, что свидетелей нет. «Что значит «нет», — забушевал Вукович, — хороший психолог в два счета всю правду из детей вытянет». — «Куда же это я их еще потащу, — все неуверенней защищался шофер, — одного развода с них хватит, бедняжек».

Пот струился с Хайдика под гнетом навалившихся на него аргументов, и невольная зависть охватывала, зависть и уважение к этой напористой жизнестойкости, но согласиться он не мог, хотя знал, что окончательно пал в глазах Йолан, превратился в слабодушного труса, мямлю и растяпу. Вукович же, окрыляемый достигнутым перевесом, с увлечением продолжал свои назидания, кромсая последние остатки Хайдикова самолюбия и равно наслаждаясь агонией жертвы и одобрением Йолан. Когда же он поймет наконец: действовать надо, а не плясать под Маргитову дудку, чего прибедняться — и удивляться, что дети пи́сать хотели на него. Ведь что нравится таким вот пострелятам? Чтобы отец сильный был, сильнее всех, все мог, все умел. Тогда он сам господь бог. Или возьмем Йолан. Про нее думает он хоть чуточку? Или и второй сук вздумал под собой подрубить? Маргит-то и Йолан балдой считает, не только тебя. Маргит обзывать ее будет, а ты поднял стекло, пардон, ничего не слышал, дал газ и до свиданья?! Так не пойдет! И детьми, и женами бросаешься; извини, но ты вроде куклы деревянной, которую Маргит дергает за ниточки.

«Как верно», — подумала Йолан, но на сей раз предпочла придержать язык, а Вукович, остановясь между газовой плитой и холодильником, острым взглядом впился Хайдику в глаза, проникая чуть не в самое сердце, точно маг или гипнотизер, внушая, даже дыхание затаив в ожидании, когда тот сдастся наконец. Шофер не выдержал долго, глаза его затуманились, голова поникла, и упавшим, тусклым, потерянным голосом он пробормотал: ну хорошо, кукла так кукла, все равно ниток, за которые дергает Маргит, не порвать, не отвязать, потому что нитки эти — двое детей.

Такая непробиваемая кротость вывела в конце концов Вуковича из себя.

— Слушай, да научись ты бить! — напустился он на шофера. — Иначе тебя забьют. Меня и то ударить не посмел, так на, бей, смажь по морде; с женой застал в постели, чего ж ты мне башку не прошибешь?!

Сказал — и кровь застыла в жилах. Опять быстрота опьянила, а тормозить поздно, опрокинешься, теперь только на везенье положиться, но он не жалел, впервые так остро наслаждаясь опасностью, которую сам навлек, сам встретил, — острее, чем когда на скорости сто сорок обошел трейлер и под носом у встречного вернулся на правую полосу, на сантиметры шел счет, на доли секунды; острее, чем когда поддатый (на спор: пять косых выиграл) в субботнюю ночь скатился на своем «фиате» с паперти на площадь по ступеням эгерского кафедрального собора (постовые просто не ожидали, что после такого аттракциона машина останется на ходу, он видел, как они от Катакомб деловито направились к подножью лестницы, куда он станцевал), — встроился себе спокойненько в редкий ряд машин и, как ни в чем не бывало, укатил, не дав даже номер заметить озадаченным ментам. Нет, Вукович никогда еще не чувствовал себя вознесшимся на такую высоту, столь дерзостно-свободным, как в ту минуту, когда пронизывал Хайдика взглядом, краешком глаза полубессознательно следя тем временем за его кулаком, который расслабленно покоился меж двумя пустыми бутылками, и всей душой впивая ужас и тревожный восторг Йолан в оцепенелой немоте кухни.