Юрий Ситников - Если у вас нет собаки…

Но были и другие, более опасные и непонятные Дружу слова. Стоило хозяйке произнести: «Хорошо, Денис, звони», и в доме в скором времени появлялись чужие люди. Они деловито проходили в спальню, не обращая на Дружа никакого внимания, садились на приготовленные для них стулья и произносили много новых слов.

Приезд чужих людей сильно волновал Дениса Евгеньевича, он сам начинал казаться чужим и далеким.

Дружу не хватало общения с хозяйкой, не хватало ее доброго ворчания, ее вечной суеты и музыки, что рождалась от соприкосновения тонких длинных пальцев с белыми сверкающими клавишами. Без музыки стало тоскливо, пропала иллюзия сказки и волшебства, даже гостиная перестала вызывать у Дружа трепет. Комната, она и есть комната.

Многое изменилось с тех пор, как перестала вставать Мария Тихоновна.

Два раза к родителям приезжала дочь — Наташа. Ей было тридцать семь лет, она выглядела угловатой, имела резкие черты лица и тяжелую походку. Внешне Наташа не походила ни на отца, ни на мать. Дружу непохожесть дочери на родителей не понравилась, как не понравилась и сама Наташа. Было в ней что-то отталкивающее, неспокойное, готовое в самый неожиданный момент вырваться наружу и приступить к разрушениям.

Впрочем, нелюбовь оказалась взаимной. Глядя на Дружа, Наташа кривила лицо и говорила отцу, что в квартире сильно пахнет собачатиной.

Сегодня Наташа приехала ближе к вечеру. Зашла в коридор, начала стягивать сапоги, шикнув на Дружа, едва тот хотел подойти, обнюхать черный пакет.

— Уйди! — сказала она.

Друж посеменил на кухню.

— Пап, как мама? — Наташа стрельнула глазами в сторону зеркала и зачем-то коснулась кончиками пальцев толстой бронзовой рамы.

— Сегодня получше.

— Она спит?

— Заснула недавно.

— Тогда не буду будить. Пап, включи чайник.

На кухне Друж примостился возле теплой батареи, отец с дочерью сидели за столом, пили чай.

— Утром была «скорая», предлагали забрать, Маша отказалась.

— Ой, папка, папка, — громко вздыхала Наташа, намазывая на хлеб клубничное варенье. — В простой больнице никакого ухода, я уже молчу о лечении. В лучшем случае нитроглицерин под язык или корвалол накапают. А платные деньги нещадно дерут. Пусть лучше дома лежит.

Денис Евгеньевич молчал.

— Ты сам-то как?

— Справляюсь, — ответил хозяин. — Сначала Маша за нами ухаживала, теперь мы с Дружем долги отдаем.

— Кстати о собаке. Пап, ну прям пахнет у вас псиной. Ну невыносимо! Как в квартиру зайдешь, хоть противогаз надевай.

— Тебе кажется, — слабо улыбнулся Денис Евгеньевич. — Ты просто собак не любишь.

— Ой, папка, мне бы себя успевать любить. Крутишься, вертишься целыми днями, как проклятая. Домой вечером еле живая прихожу, никого видеть не хочется. На работе нервы, дома нервы, Никитку от компьютера не оттащишь, Мишку от телевизора. Они даже посуду помыть не могут… Зла не хватает. О какой любви к собакам ты говоришь?

— А помнишь, как в детстве ты просила купить тебе пуделя?

— Обязательно белого с голубым бантом на шее, — усмехнулась Наташа, сделав глоток из чашки. — Помню.

— Мама была против, и тогда ты пришла ко мне с деловым предложением. Обещала учиться на одни пятерки, если я уговорю маму разрешить купить собаку.

— И ты ее уговорил. У нас появился пудель. Правда, не белый и без банта, но любила я его… Ой, папка, прям душу разбередил.

— А когда к нам приезжала бабушка…

— Не продолжай, — отмахнулась Наташа. — Бабушка постоянно кричала, что в квартиру без противогаза не войдешь. А я с ней спорила, спорила до хрипоты. Что ж, — помолчав, добавила Наташа. — Наверное, ты прав, собак я не люблю. Перестала их любить после того, как меня укусила соседская шавка. И давай не будем об этом.

— Денис, — послышался голос Марии Тихоновны.

— Маша проснулась, — Денис Евгеньевич встал и выбежал в коридор.

— Пап, ты не говори маме, что я пришла. Убегаю уже, не хочу ее расстраивать.

Однако когда Денис Евгеньевич вернулся на кухню, он застал Наташу у окна.

— Что с мамой?

— Таблетку просила.

— Опять сердце?

— Голова разболелась. Зайди к ней, она обрадуется.

— Пап, некогда, в другой раз, — Наташа прошлась по кухонке и остановилась у мойки. — Слушай, — протянула она, — я, собственно, вот по какому делу. Мы с Мишкой ремонт затеяли, хотим большую комнату обновить, потом кухней заняться. Вещи старые выбрасывать жалко, так мы с Мишкой через сайт их продаем, там за них хоть какую-то деньгу получить можно.

Денис Евгеньевич сел на стул и выжидательно посмотрел на дочь.

— Стенку уже продали, на днях за диваном Никиткиным приехать должны.

— Подожди, а Никита на чем спать будет?

— Пока новую мебель не купим, на надувном матрасе поспит.

— Неудобно.

— Не в удобстве дело, папка. Мишка третий месяц без работы.

Брови Дениса Евгеньевича поползли вверх.

— Я не хотела говорить, чтобы не расстраивать. Ну, в общем, суть не в том… Пап, ты бы помог нам. Много не прошу, сколько не жалко. Разумеется, с возвратом.

Денис Евгеньевич вышел. Когда он вернулся, то положил на стол деньги. У Наташи загорелись глаза. Друж видел, как Наташа схватила бумажки и заулыбалась улыбкой довольной куницы.

— Спасибо, папка. Мы вернем.

— Наташ, привези Никиту, Маша увидеть его хочет.

— Ой, папка, как-нибудь заброшу. — Наташа прошла в коридор, села на стул, подняла сапог. — У них сейчас в школе нагрузка колоссальная. Уроков задают не как второклашкам, а как студентам-пятикурсникам, плюс у Ника три кружка, бассейн. Он домой не приходит, а приползает. И сразу к компьютеру.

— Приезжайте в субботу.

— В субботу не можем: мы к Ленке на день рождения идем. Ой, пап, совсем сказать забыла. У Ленки дед умер, квартирка им перешла. Однушка, но зато улучшенной планировки. Пап, кухня двенадцать метров, представляешь? А! Ленка с детства везучая была, в отличие от меня. Ладно, побежала. Мамульку целуй за меня.

— В воскресенье не получится приехать?

— Пап, не забывай, у нас ремонт. Увидимся.

Закрыв дверь, Денис Евгеньевич посмотрел на Дружа.

— Гулять пойдем?

Друж подал голос и бросился за поводком. Денис Евгеньевич взглянул на свое отражение в зеркале. На душе было муторно, неспокойно.

Затяжные осенние дожди смывали последние следы былой радости. В середине октября Марию Тихоновну положили в больницу. Квартира осиротела. Денис Евгеньевич как привидение бродил ночами из комнаты в комнату, вздыхал тревожно, взирая с немой тревогой в ночную мглу, расстелившуюся за окном серым мрачным саваном.

Спать он не мог — боялся. Боялся закрыть глаза и провалиться в черную пропасть; боялся остаться там навсегда — среди химер и призраков прошлого.

Под утро, когда темнота тяжелела и похожая тяжесть ложилась на сердце, Денис Евгеньевич варил крепкий кофе, садился у окна и погружался в пучину неясных воспоминаний. Ему не удавалось сосредоточить внимание на чем-то конкретном, пугливые мысли прозрачной вереницей тянулись из загадочного ниоткуда и, словно минуя сознание, стремились в загадочное никуда.