Иль Дар - Золотые купола [Авторский сборник]

– Это всё потому, что веру отобрали, а новой привить не смогли.

– Да-а, – протянул Степаныч, – поколения поколениям рознь. Нынешнее совсем на нас не походит.

– Это всё оттого, что лишений не видели. Нонешнее поколение страдание людское только по телевизорам видит. Им это вроде как кино. Тогда как нам наше время расслабляться не давало, каждый это самое лишение на ощупь потрогал, сердцем до глубины прочувствовал. Потому и не проходим мимо, остановимся, милостыньку подадим.

Степаныч аккуратно вёл машину. Задумчиво разглядывал стелющееся под колёса дорожное полотно. «Правильно старик говорит, – думал он. – Очень правильно. Отличаются поколения. Меняется наш брат человечек. Иной раз кто-то делает благое дело, а другой ему в спину у виска пальцем крутит».

– Тут женщина одна живёт, Галина, помоложе меня будет. Шестидесяти ей вроде ещё нет… да, точно нет. Она из тех, кого не каждый поймёт. Иной вовсе у виска пальцем покрутит со словами «Надо ли оно тебе, Галина?» Не укладывается в обычной голове то, что она делает. А по мне, так я бы её взял бы, в иконку вставил и руки бы ей беспрестанно целовал.

Старик ворчать перестал и слушал.

– Дочка у неё была, – решился рассказать Степаныч о женщине, про которую не стал рассказывать как-то пьяному пассажиру, которого высадил посреди дороги, – замужем состояла, внуков трое было, зять работящий, нечего сказать: всё хорошо. Хорошо было до одного момента. На Украину они уехали. Там он каким-то макаром в секту угодил. В какую секту – не помню, похоже, даже, наверное, и не знал. Только вот одним днём всё их счастье в горе превратилось. Что ему там в голове на мозги накрутили, только в один день он собрал всю свою семью в доме, заперся и поджёгся. Всю семью вместе с собой убил. От такого горя можно умом рехнуться. Она едва и не рехнулась. Долго как неживая ходила. Молчала, ни с кем не разговаривала, лицо серое, жить не хотела. Да видно только вот – едва-то не считается. Любой другой сопли бы до локтя размазал. Она – нет. Где силы в себе взяла? Нашла для себя отдушину – чужому дитю себя посветила. Троих на воспитание взяла. По сей день она этот крест на себе несёт. Мужик слабоват оказался, бросил её. Она не сдаётся… Теперь вот они подросли. Старшего посадили. Видно, наследственность добротой не вытравишь. На свидание ездит, тюремные пороги обивает. Не отказывается… Чё откуда берётся?! – в сердцах воскликнул Степаныч. – Свет баба! Где силы берёт? От астмы задыхается, сердце больное, давление, ноги отекают, суставы опухли. В глаза ей глянешь – живой огонь горит. Как время свидания подходит, так она сумки набьёт и на поезд. Хвори в узелок свяжет и в тёмный уголок в себе спрячет, поверх них дело своё делает. Простому люду, пенсионные копейки считающему, трудно её понять. Живёт с ними рядом, те же копейки считает. Крест свой, что на плечи сама себе же и взвалила, несёт, не жалуется. Видел бы ты её – свет баба! Руки бы ей целовал, ей-богу! Увидел бы, так и согласился бы ты со мной.

– Так покаж мне её, – просил старик.

– И то верно, – согласился Степаныч, – до поезда время у нас буде, не поздно ещё в городе будем. И дело у меня к ней небольшое есть. Заедем, – пообещал Степаныч.

В окне горел тусклый свет. «Галина дома», – отметил удовлетворённо Степаныч. Припозднившиеся гости постучались в ворота. Во дворе залаяла собака. Загорелся свет во дворе, затем на столбе перед домом. Скрипнула в глубине дверь, и послышались шаркающие шаги.

– Кто там? – спросил женский голос за воротами.

Вопреки сказанному, что женщина эта одолеваема различными недугами, голос её был звонок и уверен.

– Я это, Степаныч, – отозвался Степаныч.

Раздался звук отодвигаемой задвижки, и дверь открылась. Перед гостями стояла хозяйка. На вид ей было лет пятьдесят–шестьдесят. Она не была крупной, и в то же время не казалась миниатюрной. Плотная, крепкая, с красивыми, выкрашенными с рыжеватым оттенком волосами. Из-за металлической оправы очков на гостей смотрели карие глаза. Одета она была в вязанную крупной вязкой кофту, спускающуюся ниже коленей, из-под которой виднелись голые ноги в галошах.

– Мимо ехал, вспомнил: ты тут как-то Лизавете обещалась травы на отвар дать. Редко сюда кто-то ездит. Когда ещё заеду. Ладно вот вспомнил, – говорил Степаныч, оправдывая свой не ранний визит.

Дом Галины стоял на отшибе. В соседях её жили одни пенсионеры. Такси им не по карману. Потому редко Степаныч был в здешних краях. От приглашения в дом не отказались. Прошли. Переступив через порог, Степаныч представил спутника:

– Познакомься.

Дальше он не успел договорить…

Галина протянула старику руку. На что старик, совсем неожиданно для всех, схватил её, упал перед Галиной на колени и стал жадно целовать ей руку. Секунду Галина стояла в оцепенении. Опомнившись она резко отдёрнула руку. Старик схватил другую, висевшую свободной с другой стороны, и так же принялся покрывать её поцелуями. Она и её одёрнула.

– Чё это он, трезв ли он? – растерянно спрашивала она.

– Трезв, – рассмеялся Степаныч, понимая: в чём дело.

Старик сделал то, что она заслуживает, и то, что постеснялся бы сделать любой другой на его месте. Степаныч рассказал Галине, что поведал старику её историю.

– Не думал, что она его так задела. Извини уж ты нас, старых дурней.

Старик тем временем поднялся с коленей. Вид его был такой, что казалось, ничего только что не происходило. Словно он, стоя на коленях, завязал шнурки и встал, готовый к каким-то дальнейшим действиям.

– Фу ты, устроили тут театр! – отмахнулась она.

Гостей Галина сразу не отпустила, прежде напоила с дороги их чаем. Сидели у неё недолго. Степаныч шутил за столом, на что Галина реагировала звонким смехом. У старика к ней стала проявляться влюблённость и, выражая это, он нет-нет, да и погладит её – то плечо, то руку, ничего при этом не говоря. Ей это нравилось и она в такой момент слегка краснела. Ещё он смотрел на неё, не отрывая глаз.

– Прекратите вы уже так на меня смотреть, – просила она и заливалась девичьим смехом.

Когда уходили, старик снова упал перед ней на колени. Руки от него она уже не одёргивала, только всё звонко и счастливо смеялась. При этом скромно говорила:

– Вот уж удумали, тоже мне, подвиг нашли, – пожимала она плечами, и в то же время ей всё это так нравилось, что свет, что в ней был, заполнял всё пространство вокруг.

Так и оставили они её стоять на пороге счастливой.

В одиннадцать ночи Степаныч провожал гостей на поезд. Старик вынул из кармана свёрнутые деньги в носовом платке, отсчитал сумму, на какой договорились, и отдал её Степанычу. Потом он ещё отсчитал несколько бумажек и тоже подал их доброму человеку. На эти деньги он попросил купить Лизавете коробку конфет. Только после этого лицо его приняло спокойное и довольное собой выражение.