Дина Рубина - При чем тут девочка?

- Заметь, каждое утро даю себе слово не огрызаться. Не из благих побуждений, мне просто лень... Но обещаю, шеф: если ты еще раз утром начнешь ломиться в стенку - я останусь заикой и, как инвалид, буду жить на твоем иждивении. А это тебе не улыбается, насколько я понимаю.

Ее сапоги в коридоре стояли рядышком, сиротливо, как два новобранца с обнаженными головами, и Евка поскорей стала их натягивать. "Ты опять опоздаешь", - напомнила она себе. Потом она долго стояла на остановке троллейбуса. Здесь ходили только восьмой и одиннадцатый. Евка ждала одиннадцатый, и, как всегда в таких случаях, восьмые ходили один за другим, а одиннадцатых вовсе не было, и поэтому казалось, что восьмых на линии сто штук, а одиннадцатых всего два и водители обоих пьяны.

С утра шел снег. Медленные снежинки оседали на меховой шапочке с козырьком и на воротнике куртки.

Евка опаздывала на репетицию. Она играла в джазово-симфоническом оркестре при народной филармонии. В оркестре играли ребята из консерватории, из училища, и Евка - выпускница специальной музыкальной школы - была там самой маленькой.

Она играла на фоно, а иногда, когда не приходил Рюрик, на клавесете...

Когда она пришла, ребята уже налаживали аппаратуру. Евка положила ноты на рояль и наблюдала, как Дима устанавливал микрофон. Он очень сосредоточенно крутил что-то, время от времени откидывая назад спадающие на глаза черные волосы. У Димы была смуглая кожа, очень темные брови, ресницы и глаза, поэтому белки казались особенно яркими и светлыми.

"Слушай, а он тебе нравится, - сказала себе Евка и, немного подумав, небрежно ответила: - Да, чуть-чуть..."

- Раз... раз... - буркнул в микрофон Дима, и в динамике гулко отозвалось: - Раз, раз...

Евка подумала, что скучно, когда все, проверяя микрофон, говорят почему-то "Раз, раз...". Будто нет других слов... Она подошла и сказала в микрофон:

- Крокодил.

- Крокодил, - отозвалось в динамике. Дима увидел ее и улыбнулся.

- А, праматерь! Привет, как жизнь?

С ним всегда можно было перекинуться парой интересных слов. С ним и с первой скрипкой - Акундиным. Акундин был совсем взрослым, он занимался на четвертом курсе консерватории и часто на репетиции приводил девушек. Каждый раз новую.

Бородатый Акундин вообще был занятным человеком. Он в совершенстве владел тем языком, на котором говорило его поколение. В первую репетицию он заметил Евке: "А ты здорово себя преподносишь, дитя..." И она сразу подумала, как много люди говорят бессмысленных и неточных слов. Она представила себя почему-то жареной курицей с торчащей вверх ножкой и как она себя преподносит... Ерунда какая-то!..

- Рюрик просил передать тебе эти ноты, - сказал Дима. - Он опять заболел...

Евка взяла ноты и в который раз удивилась, какой этот Рюрик милый и предупредительный человек. На прошлой репетиции она вскользь заметила, что здорово было бы поиграть рапсодию Гершвина, да ноты трудно достать. И вот он бегал по городу, доставал, может быть, простудился из-за этого. Чудак такой... Евка вспомнила его ласковый, чуть косящий взгляд и улыбнулась. Он один из всего оркестра называл ее не "праматерью" и "прародительницей", а как-то забавно и щекотно, так что Евка морщила нос, когда он к ней обращался. Он называл ее "Еванька". Ужасно смешно! Евка опять вспомнила его ласковую, просящую улыбку и подумала: "Какой милый мальчик этот Рюрик. Нежный ко всем, без исключения... Князь Мышкин... Это, наверное, то, что называется светлой личностью. Я бы хотела, чтобы у меня была собака с таким характером... Нет, нет, это ничуть не оскорбительно! - заверила она саму себя. - Настоящего друга-собаку с таким характером..."

- Рюрика надо навестить, - сказала она Диме, который, сидя на корточках, настраивал что-то еще... - Завтра воскресенье, ждите меня с Акундиным у киоска в двенадцать.

- Вопросов нет, - ответил Дима.

Потом пришел Акундин, весь белый от снега, с белой бородой и бровями, пришел руководитель оркестра Александр Никифорович, и все начали настраивать инструменты.

Евка сидела у рояля и бренчала двумя пальцами. Подошел бородатый Акундин со скрипкой.

- Дайте-ка "ля", босс... - пропел он.

- Два доллара в кассу, - лениво парировала Евка и ткнула указательным пальцем в клавишу. Клавиша была белая, как зубы Акундина.

Может быть, из-за погоды, а может, из-за чего-то другого, репетиция шла вяло. Евка время от времени смотрела в окно на падающих с неба бесшумных паучков, и ей было скучно и тяжело - в общем-то ее всегдашнее состояние.

Перед ней сидел Дима, и она видела совсем близко его затылок и спину. Ей нравилось смотреть на его черные, блестящие волосы, нравилось смотреть, как он отсчитывает ритм ногой, нравилось, как иногда он оглядывался, встречался с ней глазами и приятельски подмигивал.

В перерыве музыканты встали покурить, Акундин с Димой пошли в буфет, а Евке нечего было делать. Слева стояла ударная установка. Евка знала секрет если подойти вон к той большой тарелке и щелкнуть по ней пальцами, она издаст такой звук: "Чахххх!". И тогда можно медленно и торжественно произнести: "Прошло двадцать лет..." И это смешно...

Подошли Акундин с Димой. Акундин жевал кусок колбасы с хлебом.

- Ты... неплохо сегодня... в соло... - промычал он Евке, пытаясь проглотить кусок.

- А я зато могу делать "Прошло двадцать лет..." - просто и доверчиво сказала Евка.

Дима чуть не умер от смеха, а Акундин перестал жевать и внимательно посмотрел на нее.

- Ты сегодня в расстроенных чувствах, девочка? - спросил он. И в голосе его не было ни капли насмешки.

- Да нет, в сущности... - ответила ему Евка. И чтобы Акундин понял, что отвечает она только ему, а не Диме, она посмотрела прямо в его умные и настороженные глаза. - Просто сегодня в связи с погодой, наверное, у меня разболелось одиночество. Но это чепуха, старые раны всегда ноют в непогоду... - И тут же ей стало стыдно, что она вдруг это сказала, и она быстро перебила себя: - Ой, ребята, слушайте, у меня кот необычайно талантлив. Возьму на фоно "ля" - он в ля мажоре мяукает, возьму "соль" - он воет в соль мажоре... Гениальный кот!

- Да нет, просто кот с музыкальным слухом, - серьезно сказал Акундин и посоветовал: - Ты приведи его к нам в оркестр, здесь и похуже есть.

Они посмеялись, потом Дима долго рассказывал о каком-то знакомом, который привез на остров двести яиц, вывел из них куриц и перепродал.

- Какой-то современный Робинзон Крузо со спекулятивным уклоном, заметила на это Евка.

Они болтали, как всегда небрежно, обо всем и ни о чем, в сущности... Акундин с удовольствием пересказывал консерваторские сплетни до тех пор, пока Александр Никифорович не встал за пульт и не постучал палочкой, возвещая конец перерыва.

После репетиции они вышли втроем на улицу и остановились у киоска Дима покупал журнал "Смена". Акундин, запрокинув голову, посмотрел на небо, и его борода сразу стала похожа на бороду умирающего Бориса Годунова.