Мурадис Салимханов - Первый снег

– Доброе утро, доктор!

Дежурный врач, заполнявший чью-то историю болезни, поднял голову и удивленно ответил: «Доброе! А мы милицию не вызывали».

– Мы сами пришли, – ответил стоявший впереди всех в форме капитана милиционер и продолжил: – а где у вас тут с телесными повреждениями который лежит, Магомедов Махмуд. Нам надо опросить его и заодно провести опознание.

– Восьмая палата, – сказал врач, – пройдемте, я вас провожу.

Они все прошли за врачом и уставились на спящего учителя.

– А что с ним? – спросил капитан.

– Мы провели реанимационные мероприятия, назначили витамины, в данный момент он под снотворным.

– А что, не могли сразу сказать?

– Я тут двенадцать лет работаю, вы все равно не поверили бы и вошли бы в палату, – оправдался врач. – Сегодня у нас третье января, приходите через два, ну, или три дня, а еще лучше позвонить. Телефон, в принципе, неплохое изобретение, – съязвил доктор.

– Ну ладно, – сказал капитан и, обратившись к сопровождающим, столпившимся у дверей, сказал: «Отпустите понятых, сейчас не сможем».

– А мать? – спросил кто-то. – С ней как?

– Не знаю, – ответил капитан. – Ну, пусть войдет, раз опознание не получается.

В палату вошла женщина лет шестидесяти с узелком и пакетами в руках. «Вот, – сказал капитан, – можете оставить здесь ваши фрукты, или что там принесли».

Женщина подошла к кровати, взяла за руку учителя и молча села на краешек кровати.

– Ну это хотя бы ваш сын? – спросил капитан.

– Мой – ответила женщина. – Разве не видно?

– Мне не видно, – ответил капитан, – я вообще сомневаюсь, что этот человек вам знаком, – и, повернувшись к доктору, сказал: – смотрите, чтобы к нему кроме родственников, никто не заходил.

– А что, – спросил доктор, – вы уже и с инвалидами воюете? У него нет глаза, второй плохо видит, фаланги пальцев на одной руке сломаны, вставная челюсть вместо зубов, мы здесь оперировали его месяц назад, вырезали метра полтора кишок, и теперь, судя по всему, по еще не зажившим швам кто-то прошелся. Искали бы тех, кто это сделал!

– А мы и хотим найти. Вы тут нам не указывайте, что делать, – разволновался капитан, – мы же не лезем к вам, как надо лечить!

Спор их прервала мать Махмуда. Она подошла к доктору и спросила:

– Можно я останусь здесь? Я помогу ухаживать за ним, да кто лучше меня это сделает?

– Не могу я вас оставить тут, мать, – отвечал доктор, – это реанимация, вот переведем завтра в хирургию, тогда пожалуйста, я и так нарушил все инструкции, – отвечал доктор и, выпроводив всех, снова занялся писаниной.

Когда учитель очнулся, он обнаружил возле кровати пакеты с домашней едой и пакет с фруктами. «Наверное, новогодний подарок какого-нибудь доброго человека», – подумал он, но его размышления по этому поводу прервал вошедший врач. «Тут ваша мама приходила, оставила еду, фрукты, милиция была, хотели узнать, где вы так пострадали и кто это сделал. Мать, наверное, завтра придет, а менты – не знаю, – заключил доктор. – Как самочувствие-то? Анализы вроде хорошие, сотрясение мозга даст о себе знать, штормить будет еще несколько дней, но, в общем и целом, все хорошо. И не забывайте принимать лекарства».

После того, как врач ушел, пришла медсестра и поменяла капельницу, но учитель был занят мыслями о том, что он скажет той женщине, которая придет завтра. Что она ему скажет, и вообще, как себя вести. «Почему мне майор выдал именно его паспорт, а не кого-то другого?» Так с тревожными мыслями он провел остаток дня. Ночью под воздействием лекарств он снова забылся тревожным сном, и, когда пришел в себя, был уже в другой палате. Рядом с кроватью сидела пожилая женщина в платке и с грустью смотрела на него. Увидев, что учитель открыл глаза, она улыбнулась через силу и положила руку поверх одеяла, где лежала его рука.

– Не волнуйся, – сказала негромко она, – просто скажи, Махмуд умер?

– Да умер. – Ответил он.

– Как это произошло?

Учитель собрался с духом и, глядя ей в глаза, ответил:

– Мы с ним были одной камере, в тюрьме, которая нигде не значится, в тюрьме для обреченных на смерть. Утром его забрали на допрос и, когда его привели, он был весь… – учитель запнулся, он не знал, как передать этой женщине, с которая слушала его с надеждой и ужасом, то состояние, в котором был Махмуд. И, собравшись с силами продолжил: – он был измучен, на лице и теле не было места без ран, я помог ему уйти с честью. Думаю, он поступил бы так же. Вы ненавидите меня?

– Тебя? За что? Я верю тебе, сынок. Он вчера приснился мне, – заплакала она, – и сказал мне, чтобы позаботилась о брате. А он у меня был единственным. Ты не знаешь, где его похоронили? Я ведь знаю, трупы не выдают.

– Он похоронен рядом с моей бабушкой в Кулабе вместо меня.

– Хорошо, хоть так, – дрогнувшим голосом сказала мать, – он часто говорил мне: «Мама, когда меня убьют, ты не плачь, просто помолись за меня и проси Всевышнего, чтобы я погиб достойно». Ты был с ним в его последние минуты жизни. Спасибо тебе.

Учитель отвернул лицо к стене и закрыл глаза.

Отоспавшись до одури и просмотрев все новогодние передачи с повторами, Арс решил, что настало время наведать своего друга и поделился с этой мыслью с дядей Рассветом.

– Не думаю, что это хорошая идея, – ответил тот, – ты ведь не знаешь, с кем он там в палате, много народу ходит, а вдруг кто-то увидит тебя и узнает?

– Да кто меня может узнать? Кто был со мной в последние годы, их уже нет, а если и встречу какого-нибудь школьного знакомого, то не беда – скажу, что был в Сибири, работал на стройках.

– К твоему сведению, в Сибири давно уже ничего не строят, строят только в столице или в Петербурге.

– Да? Ну тогда скажу, что сидел. Меньше вопросов будет.

– Ну хорошо, если тебе неймется, иди, но будь осторожен.

– Хорошо, дядя Рассвет, я только до больницы и обратно.

Он вышел и вначале заглянул в магазин к Рае, поговорил с ней о торговле, купил какую-то безделушку и помог закрутить шуруп на санках, которые волочил на веревке сын Раи, которому было лет пять, переживавшему, что нет снега, и требовательно выяснявшему у матери, когда будет снег.

– Не знаю, сынок, – отбивалась она от него.

– Может, этот дядя знает?

– Не знаю, – ответила она, – может, и знает.

– Дядя, – спросил мальчик, – а когда пойдет снег?

– Когда? – задумался Арс, – наверно, послезавтра.

– А послезавтра – это когда?

Он не нашел, что ответить мальчику, и, кляня себя за неумение завоевать расположение матери мальчика, отправился восвояси.

В больнице, когда он пришел, оказалось не так просто найти корпус, в котором находился его друг. Побродив по территории и удивляясь тому, как можно так усложнить людям найти то или иное отделение, он наконец нашел отделение хирургии и палату, где лежал учитель, и узнав у дежурной сестры, что можно больному принести из фруктов, снова вышел на улицу, запомнив маршрут так, что прошел бы даже ночью и, выбежав на улицу, нашел неподалеку небольшой супермаркет. Закупив то, что по мнению Арса, понравилось бы учителю, он вернулся в больницу и, предвкушая, что наконец увидит своего друга по несчастью, поговорит с ним и пригласит его в гости, чтобы познакомить с дядей Рассветом, увидел, что рядом с кроватью сидит какая-то пожилая женщина, а сам учитель лежит, отвернувшись к стене. «Спит», – с огорчением подумал он, и чтобы не беспокоить, кивком поздоровался с женщиной и, положив пакет рядом с кроватью, показал взглядом на учителя. «Зайду завтра», – полушепотом сказал он женщине и пошел к выходу.