Мэтт Хейг - Последнее семейство в Англии

– Рыбы. Уверена, вы Рыбы.

– Хм, нет. Близнецы, вообще-то. Не то чтобы я… – он замолк, улыбнулся. – Не важно, думаю, мне пора.

– Видишь, – сказал Фальстаф, когда Эмили вновь надела на него ошейник с поводком. – Много трюков, буйнохвост. Много.

Эмили вновь рассмеялась, и на этот раз было понятно, что она флиртует.

– Увидимся завтра, в то же время.

– Увидимся, – откликнулся Адам, все еще завороженный. – В то же время.

Он стоял как вкопанный со мной рядом, глядя, как она плыла к калитке. Она знала, что он смотрит, я уверен, иначе с чего бы она помедлила, обернулась и пробежалась свободной рукой по золотым волосам. Но и это еще не все. Она делала это намеренно, потому что хотела дать знать Адаму: она чувствует, что он еще здесь, наблюдает, и ей нравится его внимание. Но какими бы ни были ее намерения, то мгновение сильно подействовало на Адама, который, в отличие от Эмили, вовсе этим не наслаждался. Он сглотнул, будто пытаясь избавиться от вкуса чего-то неприятного, что он попробовал. Я все еще чуял его тревогу. Вспомнив о долге, я поднялся и начал тянуть поводок.

– Хорошо, малыш, хорошо. Я отведу тебя домой.

Позже тем вечером Адам был особенно молчалив. Пока голоса остальных членов семьи состязались с шумом телевизора внизу, Адам тревожно исследовал свое лицо в зеркале ванной комнаты. Я удивленно смотрел, как он тщательно изучал свой профиль с обеих сторон.

Это было крайне необычное поведение.

Видите ли, вплоть до этого дня Адам относился к своей внешности с почти собачьей практичностью. В отличие от сына, который мог порой беседовать со своим отражением часами, Адам глядел в зеркало только по делу. Побриться, поправить галстук или, если попросит Кейт, расчесать волосы. Но не больше.

И вот он стоял, рассматривая себя в подробностях, изумляясь каждому открытию. А открытий было много. Больше всего огорчения, казалось, вызывали его волосы, которые начали седеть на висках.

– О боже, – пробормотал он. – Когда это случилось?

Но это было не все. Волосы в носу, морщины на лбу и в уголках глаз, щеки в пятнах, обвисшая шея и прочий непоправимый ущерб. В отчаянии он расстегнул рубашку.

– Ну же, – сказал он, будто надеялся на что-то хорошее. – Ну же .

Дойдя до последней пуговицы, он издал звук – короткий, но явный стон отчаяния.

Его розовое, безволосое тело ничего не могло скрыть. Как бы он ни пытался напрячь торс, его взору представала горькая правда. Его время очевидно закончилось. Вновь я подумал о глубокой людской печали. Об их неспособности понять собственную природу, нежелании стариться, их сосредоточенности на одном чувстве во вред другим.

Я был так озабочен отчаянием Адама, что не заметил шагов Шарлотты, когда она поднималась по лестнице. И ощутил ее, только когда она уже стояла позади меня, наблюдая отца в полный рост, без рубашки, напрягшего мускулы. При виде этой пугающей картины ее первым порывом было, как это часто случается, позвать маму.

– Мама!.. Мама! Папа странно ведет себя в ванной.

Адам, внезапно заметив зрителей, быстро захлопнул дверь.

– Я, хм, ненадолго, Шарлотта.

Мгновение спустя послышался смыв унитаза, и он вновь появился, неловко улыбаясь, в наглухо застегнутой рубашке.

– Ванная в твоем распоряжении.

Шарлотта фыркнула в ответ и скорчила рожицу, когда он пытался дружески похлопать ее по плечу. Дверь ванной уже закрылась, Шарлотта исчезла за ней, когда Кейт появилась на верхней площадке лестницы.

– Любимый, все… хорошо ?

– Да.

– Ты пропустил новости.

– О.

– Я делаю «Хорликс», хочешь?

– Нет-нет, не нужно. Я не хочу.

Лежа той ночью в своей корзинке, я вспоминал, как все начиналось.

В тот день, когда они выбрали меня, когда решили стать спасителями, в собачьем приюте среди лая и хаоса я был не единственным, кто пытался произвести впечатление. Не я один желал помощи. Я должен был унюхать это с самого начала. Я должен был понять.

Семья.

Идеальная Семья.

Муж, жена. Сестра, брат. Лучатся улыбками, излучают любовь. Все это ложь. Я был обманут, как и они обманулись во мне. Но, оглядываясь назад, я вижу, что Адам чуть не прокололся. То, как он обнимал Кейт. Неловко, неестественно. Паника в его глазах, когда он посмотрел прямо на меня, а потом на переноску. Кейт, казалось, тоже было неуютно, теперь я правда так думаю. Улыбка на ее лице задействовала слишком много мышц, чтобы случиться самой по себе. Уже тогда, должно быть, между ними была напряженность, между Адамом и Кейт. Она несла на себе его руку как колючий ошейник.

Но все вместе, четверо, когда я не знал их истории, выглядели многообещающе, до отвала хвоста. Влажная мечта лабрадора. В детских лицах читались миллионы будущих приключений с бегом и погоней. Конечно, запах неловкости, который исходил от Адама и Кейт, был замаскирован сладким запахом детского энтузиазма.

Так что вместо того чтобы задумчиво лизать яйца, как когда приходили другие нелепые выбирающие, я постарался. Идеальный пес для идеальной Семьи. Я хотел, чтобы они меня взяли. Я хотел, чтобы они заметили, что я был недостающим фрагментом их Семейной мозаики. Я был их компаньоном у камина, о котором они всегда мечтали.

Но как я уже сказал, это было не одностороннее прослушивание. Они нуждались во мне так же, как и я в них. У них тоже было сильное желание стереть, переписать, начать заново. Выбраться из собачьего приюта. И я был ключом. Возможно, я преувеличиваю, хотя сомневаюсь, учитывая то, что мне известно. Я был тем, чем была Шарлотта годами ранее. Их последним шансом. Самым последним.

– О, взгляните на него.

– О, дети, смотрите .

– Правда, он милый?

Заново проигрывая в голове эту сцену, я вижу, как все было в действительности. Хантеры: четыре великана, заслонявшие головы друг друга, на фоне проволочной решетки. Неловкие улыбки, возможно, молили о помощи. Я стал спасителем, вот в чем суть. Пусть я был всего лишь подросшим щенком, но я выбрал спасти их в той же мере, в какой они выбрали спасти меня. Мы спасали друг друга. Только делали мы это под ложными предлогами.

Когда дверца открылась, когда я подпрыгнул и начал лизать их лица, когда они обняли меня, я ощутил облегчение, но не понял, что они тоже его ощутили. Они получили еще один шанс на свободу. Еще один шанс быть счастливой Семьей.

Но еще до того, как первые слюнявые собачьи поцелуи обсохли, уже по дороге из собачьего приюта, они, должно быть, почувствовали, что их шанс начал угасать. Должно быть, они поняли, что он остался позади, где-то в пустой железной клетке.