Стефани Стори - Камень Дуччо

Страж немного ослабил хватку.

– Чего-чего?

– Снежная скульптура. Он велел мне выйти во двор и на глазах у всех вылепить из снега статую. – Даже теперь, после стольких лет, от воспоминания о том проклятом дне в груди снова заворочался комок обиды и горького унижения. – Заказал произведение, которое тает под солнцем. Этого человека я точно не назвал бы своим покровителем и уж тем более благодетелем.

– Статую из снега? Снеговика? – удивленный офицер выпустил руку Микеланджело. Та снова безвольно повисла.

– На самом деле, это была не просто снежная скульптура. – Если уж его вынудили вспоминать об этом, пусть хотя бы факты будут изложены в точности.

– Как же она выглядела?

– Высокая человеческая фигура, тонкая, изящная. Я хотел сделать ее ангелом, но солнце то и дело выглядывало из прорех в облаках, и она таяла…

Страж расхохотался. Эхо заметалось под каменными сводами темницы.

– Ишь ты, снеговик, значит. Никогда не слышал о такой глупости. Надо же додуматься! Снеговик!

– Я же говорил, что ненавижу Пьеро де Медичи. – Микеланджело попробовал сплюнуть, но во рту у него пересохло; только из разбитой губы сочилась кровь. – Теперь отпустишь меня?

– У тебя здесь найдется кто-то близкий, кто может подтвердить твои патриотические чувства? – Широкая улыбка расползлась на физиономии офицера, обнажив передние наполовину обломанные зубы.

– Еще чего, тревожить родных! Ни за что не признаюсь им, что я в кутузке…

Он готов лишиться руки, ноги, да хоть жизни, но на такое не согласится.

– Что ж, тогда я не могу отпустить тебя. Сначала за арестованного должен кто-нибудь поручиться. О, кстати… – Уже шагнув за порог темницы, страж оглянулся на беспомощно висящего вниз головой Микеланджело. – Если проторчишь тут до зимы, то и нам сможешь изваять снеговика. – Под низкими сводами узилища разнесся звонкий голос тюремщика: – Снеговик! То-то я повеселю этой байкой дядюшку Бэппе.

Яркий солнечный свет обжег глаза Микеланджело, когда он, ковыляя, вышел из городской тюрьмы. Он провел взаперти всю прошлую ночь и еще полдня.

– Спасибо, что поручился за меня, добрый друг. Уверен: без тебя висеть бы мне до конца дней на веревках во чреве Барджелло…

– Сомневаюсь. В этом городе нынче никто ни в чем не может быть уверен. Если только речь не идет о вопросах, касающихся экономии. Эти нынешние горе-правители считают, что дешевизна стоит рядом с благочестием.

Франческо Граначчи достал из кармана флягу со сладким белым вином и передал ее Микеланджело. Тот жадно припал к ней и с наслаждением опустошил. Старинный приятель Граначчи, красавец, отпрыск состоятельного семейства, был на семь лет старше Микеланджело, но не уставал повторять, что не одарен талантами так же щедро, как его младший друг. Это Граначчи убедил своего учителя, живописца Доменико Гирландайо, взять в подмастерья двенадцатилетнего Микеланджело.

– Я всегда буду вторым после Микеланджело, – любил повторять он. И все же именно Граначчи теперь владел процветающей живописной мастерской, а Микеланджело возвратился из Рима ни с чем – без денег и без работы.

– Однако мне показалось, что у меня серьезные неприятности, – возразил Микеланджело, осторожно пальпируя сустав больного плеча. Благодарение Богу – пальцы не нащупали ни торчащих обломков кости, ни разорванных мышц. Не беда, что плечо сильно болит, – пройдет.

Они шли прочь от Барджелло, и словоохотливый Граначчи без умолку болтал, обрушивая на Микеланджело последние городские новости и сплетни вперемешку с рассказами о событиях, потрясших Флоренцию за время его четырехлетнего отсутствия.

Граначчи не жалел мрачных красок, описывая ужасную казнь доминиканского монаха Савонаролы, обвиненного в ереси, – а ведь еще недавно пламенная проповедь этого священнослужителя о христианской любви и аскезе приводила флорентийцев в экзальтированный восторг. Микеланджело узнал о том, как в земли Тосканы вторглись папские войска под предводительством Чезаре Борджиа, и о том, сколь тщетны были попытки нынешнего правительства Флоренции, слабого и никчемного, сохранить республику. Граначчи, как это издавна повелось между ними, шагал впереди и разливался соловьем, а Микеланджело поспешал следом. Только сейчас, слушая рассказы Граначчи, он осознал, насколько одиноко ему было в Риме.

Они углубились в причудливо петляющие городские улицы; хозяева местных лавок, узнавая вернувшегося в город молодого скульптора, тепло приветствовали его.

– Добро пожаловать домой, Микеланджело… – раздавались возгласы то тут, то там, но Микеланджело не испытывал особой радости – ведь к его имени люди всегда добавляли ненавистное уточнение: «сын Лодовико Буонарроти». Здесь, во Флоренции, его знали не как талантливого мастера, а всего лишь как отпрыска уважаемого отца семейства. Ни один человек, завидев его, не спешил к нему через площадь, чтобы выразить восхищение его великолепной мраморной Пьетой, которую он изваял для Ватикана. Да что говорить – никто даже не упоминал о ней.

– Ну так как? – покончив с новостями, наконец поинтересовался Граначчи. – Удалось тебе получить в Риме какие-нибудь заказы?

Микеланджело остановился, словно на его пути возникло невидимое препятствие. Некоторое время он ошеломленно молчал. Господи, если уж Граначчи, самый страстный поклонник его творчества, ничего не знает о…

– Разве ты не слышал о моей Пьете?

– О чем?

У Микеланджело перехватило дыхание.

– Ах да, как же, как же… – По выражению лица Граначчи было видно, что он что-то припоминает.

Микеланджело снова задышал.

– Я действительно слышал кое-что об этой твоей скульптуре. Там у тебя еще Дева Мария выглядит чересчур юной, а… – Граначчи игриво толкнул Микеланджело в бок, словно намекая на что-то. – Не сомневаюсь в том, что она великолепна, друг мой, впрочем, твои работы всегда были прекрасны. – И Граначчи легко зашагал дальше.

Микеланджело с трудом проглотил ком в горле. Никакого парада в его честь не будет. Ни празднества, ни банкета. Здесь, во Флоренции, он как был, так и останется всего лишь Микеланджело, сыном Лодовико Буонарроти, начинающим скульптором из ныне разоренных Садов Медичи.

– Слушай, а я ведь догадываюсь, что привело тебя в город, и именно сейчас, – сказал между тем Граначчи.

– И что же? – вяло поинтересовался Микеланджело. Коли уж никто здесь не знал о его римском триумфе, он больше ни в чем не был уверен.

– Конкурс на камень Дуччо. – Граначчи пожал плечами, будто речь шла о чем-то очевидном.

Микеланджело вновь встал как вкопанный.

– И… что с этим камнем?

О, камень Дуччо! Знаменитейший блок мрамора за всю историю ваяния. Лет пятьдесят назад с ним был связан замысел самого грандиозного, самого дорогостоящего и дерзкого проекта со времен древней Римской империи – двенадцать колоссальных мраморных изваяний ветхозаветных пророков для Дуомо. Управление строительными работами в Соборе, или коротко Управа, с жаром приступило к исполнению задуманного и первым делом закупило в знаменитых каменоломнях Каррары колоссальной величины блок белоснежного мрамора. Он достигал девяти braccia [3] Braccio ( ит . локоть) – единица длины, равная примерно 55 см. Прим. пер. в высоту, то есть был втрое выше человека, и при этом строен и узок, как колонна. В Управе надеялись на то, что выполненная из него скульптура прославится – ведь она будет самой высокой из всех, которые были изготовлены из цельного куска мрамора со времен Античности.