Стефани Стори - Камень Дуччо

Лиза вздохнула, и Леонардо понял, о чем: она вспомнила ту их ночную встречу в пустом баптистерии.

– Мне очень жаль, – снова сказала она.

– Право, не о чем сожалеть. Я его почти не знал, – повторил Леонардо.

– Люди будут слетать с огромных высот, не причиняя себе вреда. Они достигнут неведомых небесных далей и в страхе умчатся прочь от низвергающихся языков пламени…

Леонардо почувствовал смущение. О чем это она? И почему в голове его, как на грех, в эти дни царили беспорядок и сумятица, словно он постоянно был пьян?

– Они услышат, как животные говорят с ними человеческим языком, – продолжала Лиза. – Их тела будут парить в воздухе, мгновенно переносясь в разные части света, но при этом оставаться на месте. Посреди кромешного мрака они узрят восхитительное великолепие. Что это?

– Что?

– Ну, то, что я сейчас описала. Что это?

– Ах, так вы пришли загадывать мне загадки?

Лиза кивнула.

– Ну-с. Дайте-ка подумать. – Леонардо с величайшей осторожностью медленно откинулся на стуле, стараясь не потревожить поврежденные ребра. – Говорите, люди узрят восхитительное великолепие и услышат, как с ними говорят животные?

– Да.

– И будут летать, не причиняя себе вреда…

– Точно так.

Леонардо сумел измыслить только один ответ:

– Это мечтания.

– Вам не мешало бы иногда предаваться мечтаниям, вместо того чтобы прыгать с гор, – усмехнулась Лиза.

Леонардо хихикнул, и боль мгновенно прострелила правый бок.

Она помогла ему поправить подушку за спиной, лицо ее стало серьезным.

– Вы ведь могли убиться. – Она положила свою руку на его. Прикосновение ее пальцев к его голой коже теплыми волнами начало распространяться по его телу – так псалом плывет под сводами собора.

– Я не смог полететь.

– Я видела.

– И никогда не смогу.

Лиза опустилась на колени перед ним.

– Знаю.

Забыв о боли, Леонардо порывисто наклонился к ней.

– Спасибо. Вы спасли меня.

– Спасибо. Вы увидели меня, – в тон ему ответила Лиза. И вздохнула. – Я больше не смогу прийти к вам. Я жена, я мать, и я дорожу этими своими званиями.

– Я знаю. – Он хотел бы молить ее убежать с ним. Он повез бы ее на далекий Восток, или в Рим, или во Францию. – Некоторые вещи и правда невозможны.

Их глаза встретились. Погружаться в колодцы ее зрачков – все равно что лететь вниз головой в бездонную пещеру. Она вдруг взяла в руки его лицо, притянула к себе и прижала свои губы к его. Леонардо не мог ни о чем думать, только наслаждался мятным вкусом ее губ, слышал тихий стон, вдыхал жасминовый аромат ее волос. В этот момент он стал всем и ничем одновременно. Он был вне мира, за его пределами. Он больше не принадлежал себе; он целиком принадлежал ей, а она – ему.

Лиза отстранилась первой. Его губы неохотно отпустили ее. Он помедлил и открыл глаза, когда она уже стояла возле него, расправив плечи, как корабль, восстановивший равновесие после шторма.

– Arrivеderci, – прошептала она и пошла к двери.

Может, хорошо, что он весь изранен. Не то бросился бы за ней вслед.

У двери Лиза остановилась. Положила ладонь на ручку и в последний раз оглянулась. Печаль сошла с ее лица, уступив место легкому подобию улыбки – скорее, даже намеку на нее. Кончики губ лукаво приподнялись, в глазах загорелись искорки счастья. В этих глазах, в ее лице он увидел отсвет внезапной вспышки их страсти. Отныне это их секрет. Она навечно сохранит его в тайниках души и в моменты воспоминаний будет снова принадлежать ему. Он ждал, что приподнятые уголки губ вот-вот расцветут на ее лице, но нет, этой полуулыбке не суждено было перерасти в нечто большее. Все с тем же намеком на насмешливую улыбку на губах Лиза повернулась и ушла.

Микеланджело натирал бархоткой правую руку Давида, ритмичные движения спускались от ладони к кончику каждого пальца. Поплевав на бархотку, он навел последний лоск на костяшки, затем отступил, чтобы со стороны осмотреть результат. Статуя, все еще сокрытая в деревянных недрах сарайчика, даже в неясном свете отчетливо сияла белизной. А как она, должно быть, начнет светиться под лучами солнца!

– До завтра. Завтра я опять приду к тебе, – сказал Микеланджело. Он постановил себе проведывать Давида каждый день до самого открытия, которое состоится уже менее чем через неделю. Микеланджело желал, чтобы мрамор к тому моменту выглядел безупречно.

Он выскользнул из укрытия, кивнул стоящему рядом стражу, чья забота – стеречь Давида денно и нощно от вандалов и любопытных глаз. Флоренция и так полнилась слухами о необычайной статуе, кое-кто даже приписывал этому мрамору магические свойства. Микеланджело старался хотя бы внешне держаться спокойно, но внутреннее напряжение день ото дня нарастало, как нарастали и нетерпеливые ожидания публики. А чем больше становилось ожиданий, тем меньше у Давида было шансов оправдать их.

Одна мысль о церемонии открытия заставляла Микеланджело покрываться испариной. Вся площадь превратилась в одну большую стройку: рабочие поспешно заканчивали установку временной сцены, а горожане принесли уже более двадцати пяти стульев – для всех знатных лиц, которых ожидали на празднике.

– Микеле! – Граначчи бежал к Микеланджело через площадь, бешено размахивая руками. – Микеле!

Господи, ну что там еще? Микеланджело издал стон. Еще одной неприятности он просто не выдержит. Только не сейчас.

– Ох, Микеле, лучше бы тебе узнать все от меня. – Запыхавшийся Граначчи взобрался на импровизированную сцену. Лицо его было мрачным.

Микеланджело прислонился спиной к доскам Давидова убежища, желая найти в них не только физическую, но и моральную опору. Вдруг Граначчи явился передать, что его родичи решили проигнорировать церемонию открытия? Микеланджело так и не сообщил семье о полученной им щедрой плате за работу. Он хотел показать им свой мешок с золотом на официальной церемонии – сделав это кульминацией торжества. Микеланджело пригласил их на праздник, но они пока отмалчивались. Он уже дважды напрямую спрашивал, придут ли они – прошлым вечером за обедом и сегодня за завтраком, – но ответа так и не получил. Если семья Буонарроти пропустит церемонию, триумф Микеланджело будет неполным.

– Леонардо, в нем все дело, – сказал Граначчи.

Микеланджело зло скривился. Со дня наводнения Леонардо как будто где-то отсиживался. Его всего раз или два видели в городе.

– И какую пакость старикашка решил преподнести мне на этот раз?

Граначчи судорожно вздохнул.

– Он представил публике новую картину.

– Что?

– Да, народ уже выстраивается в очередь на целый квартал, чтобы увидеть ее.

– И накануне моей победы, naturalmente.

– Говорят, это несравненный шедевр.