Стефан Серван - Сириус

Авриль кивнула, держась от незнакомца как можно дальше.

Он откинул спасательное одеяло, раскрыв худое тело мальчика. Весь левый бок и нога были в обширных фиолетовых пятнах.

Мужчина запустил руку в кастрюлю, извлек оттуда коричневую кашицу с комочками, затем отжал ее узловатыми пальцами.

Эту темную массу он наложил Малышу на ногу и на бок. Старик сделал это ловко: не грубо, но и без нежности. Мальчик тихо простонал, и Авриль невольно сжала кулаки. Неиспользованную мазь незнакомец скатал в шарик и положил на траву. Поросенок прибежал понюхать странное снадобье и чихнул.

– Малыш не должен шевелиться. Возможно, у него перелом, возможно – что-то менее серьезное. Или более. Нужно, чтобы он так и лежал, на боку. Подожди, пока мазь высохнет. Потом поменяешь ее. И посмотрим, что будет. Решено?

Авриль пристально посмотрела на мужчину, на его глубокие морщины, сухие губы, серые глаза, бороду с проседью, черную шляпу с печально опавшими краями, и кивнула.

– Решено, – сказал мужчина, будто заключая сделку. Он снова укрыл Малыша спасательным одеялом и молча поднялся. Потом отошел к повозке, погладил белого осла и стал убирать посуду.

Туман рассеивался, по мере того как ночь опускалась на поляну.

Авриль смотрела на Малыша. Она не была уверена, что снадобье старика поможет, но и не знала, что еще можно сделать. Нести мальчика было нельзя. Нужно устроиться на ночлег, пока совсем не стемнело. Но девушку смущало присутствие незнакомца. Она предпочла бы, чтобы тот скорее уехал, но не решалась с ним заговорить.

Тем временем мужчина пристроился между корнями бука. Он зажал в зубах трубку, заплясал огонек, и вскоре в посвежевшем воздухе запахло травами.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Авриль, – сказала девушка, не поднимая взгляда.

– Авриль, – задумчиво повторил мужчина. – Как апрель. Красивый был месяц. Распускались почки, вся природа рождалась заново. Правда, это было давным-давно, верно?

Девушка погладила Малыша по голове.

– Знаешь, Авриль, – сказал мужчина тихо, – нож бы тебе не пригодился.

Авриль взглянула на него.

– Я убил бы тебя раньше, – сказал он, и угли в трубке на миг озарили его лицо. – А теперь пойдем за хворостом. Надо поесть.

Мужчина кинул в кастрюлю трав, корений и светящихся лишайников.

Ночь уже поглотила поляну целиком, и верхушки деревьев будто держали над ней крышку.

Свет шел только от трубки старика и от желтого пламени, проглядывавшего между камнями очага. Слышно было, как трещит огонь, как урчит в животе у белого осла и как похрапывает поросенок рядом с Малышом.

Старик затянулся трубкой и помешал содержимое кастрюли длинной деревянной ложкой. С момента, как они пошли за хворостом, он не сказал ни слова. Авриль тоже. Ожерелье с ушами не давало ей покоя. Старик что, сам их отрезал? И зачем делать бусы? Должно быть, он сумасшедший. С другой стороны, он лечил Малыша, помог Авриль снять старую мазь, перенести мальчика к огню. А теперь предлагал разделить с ним ужин. Судя по всему, незнакомец намеревался провести ночь на этой поляне, что не очень-то радовало Авриль.

– Готово, – сказал мужчина, попробовав суп той же ложкой.

Он протянул Авриль деревянную миску.

– Если не хочешь, можешь съесть паек. Я же предпочитаю легкий ужин.

Авриль пожала плечами. Она была не слишком голодна.

Мужчина наполнил тарелку. В зеленоватом бульоне плавали кусочки растений. Девушка осторожно попробовала. Немного горчит, но совсем недурно.

Старик по ту сторону костра принялся шумно прихлебывать суп.

Тишина.

И снова швыркает суп.

Тишина.

И швыркает снова.

И у осла урчит в животе.

И поросенок храпит, будто флейта жалобно тянет одну пронзительную ноту.

И снова швыркает суп.

Это было так нелепо: сидеть ночью посреди поляны рядом с незнакомцем, который, сам того не замечая, ест с такими странными звуками.

Авриль взглянула, как старик втягивает суп, и он вдруг показался ей совсем не опасным. Это был обычный старик, который не умел правильно есть. В шуме, производимом его ртом, желудком осла и рыльцем поросенка, было что-то комичное.

То ли от усталости, то ли от напряжения Авриль нервно улыбнулась. Потом к горлу подступил смех. Она хотела остановить его, но это было невозможно. Девушка тихонько фыркнула.

Мужчина посмотрел на нее вопросительно. Авриль опустила голову, и он зачавкал громче прежнего.

Тогда девушка прыснула снова. Потом втянула суп, как он, громко чавкая.

Старик не понимал, что происходит. Его брови вопросительно поднялись. Авриль поперхнулась и, выплюнув суп, расхохоталась так, что тарелка опрокинулась в костер и тот зашипел. Мужчина остолбенело сидел с ложкой у рта и смотрел, как она катается по траве, держась за бока, и хохочет до слез.

Незнакомец ничего не говорил. Так продолжалось целую минуту. Разбуженные осел с поросенком тоже с интересом наблюдали за девушкой, которая смеялась и никак не могла перестать.

Наконец Авриль перевела дух, встала, вытирая глаза и щеки, и, чуть смутившись, невнятно пробормотала «простите».

Старик кивнул, поднес миску ко рту и шумно втянул остатки бульона.

Авриль смотрела, как огонь отражается на спасательном одеяле Малыша. Тысячи пляшущих язычков пламени окружали тело, словно маленькие дикие божки приглядывали за душой мальчика. Вдруг девушка почувствовала сильную усталость и грусть. Непонятно, что могло так забавлять ее пару минут назад.

– Пора делать новый компресс, – сказал старик. – Справишься?

Авриль кивнула:

– Я уже лечила раньше. Я умею.

Авриль подсела поближе к Малышу, размяла шарик мази в руках и наложила мальчику на ногу и бок.

– Давно я не видел такого маленького ребенка, – сказал мужчина, глядя на Малыша. – Где ты нашла его?

Авриль не ответила.

– Ладно, я слишком любопытен. Но не стоит сердиться. Просто я люблю слушать истории.

Он поднялся и, что-то бурча, направился к повозке. Авриль слышала, как он роется в вещах.

Вернувшись, старик сел поближе к огню. Надел очки на тонкий нос и открыл тетрадь. Затем снял с ручки колпачок и принялся старательно писать.

Авриль поглядывала на него краем глаза. Уже много лет девушка не видела, чтобы кто-то писал. Она часто мечтала о тетрадке: можно было бы записывать какие-то мысли, учить Малыша писать. Пусть никто в мире уже ничего и не пишет. К чему писать, когда в животе пусто? К чему писать, когда некому больше читать?

У мужчины был убористый, прыгающий почерк. Время от времени он поднимал голову, будто искал слова в танцующем над камнями пламени, и отсветы искр на стеклах очков придавали ему вдохновенно-демонический вид.

Авриль снова укрыла Малыша. Ей показалось, что гематома начала понемногу рассасываться. На бедре фиолетовый уже сменился желтым. Девушка надеялась, что это хороший знак. Авриль вернулась на свое место у костра, а мужчина писал, не обращая на нее внимания.