Люси Кристофер - Взаперти

Сумерки уже сгустились, когда я вышла из гостиной в кухню. От печки, одной из нескольких в доме, исходил слабый свет; к ней слетались мотыльки и мошки. Ты готовил еду. Сутулился над печкой, что-то сыпал в кастрюлю и быстро помешивал. Кухню освещали две лампы и одна-две свечи, отбрасывавшие тени на стены. Увидев меня, ты улыбнулся, но в сумеречном свете улыбка напомнила оскал.

Я села за стол. Ты положил передо мной вилку. Я взяла ее, но рука задрожала, пришлось опустить. Взглянула на черноту за окном. Ты достал миски и разложил еду – старательно, выбирая сначала лучшие куски. Одну миску ты поставил передо мной. Еды было слишком много, она остро пахла белым перцем. Я закашлялась.

В миске лежало мясо; вроде бы куриное, а может, и нет. Много жира, хрящей и обломков костей. Из середины миски торчала ножка. Ясно, что ты сварил тушку целиком, чьей бы она ни была. В поисках овощей я ковырялась вилкой. Нашла что-то вроде гороха, мелкого, сморщенного и жесткого. Рука по-прежнему тряслась. От этого вилка постукивала по краю миски. Я отыскала что-то похожее на кусочек морковки и сжевала его.

К тому времени я уже перестала морить себя голодом. Если бы ты хотел, давно бы меня отравил. Но не могу сказать, что еда пришлась мне по вкусу. И ты, конечно, это заметил. Ты всегда замечал всё, что касалось моего здоровья.

– Ты ничего не ешь.

Я перевела взгляд на дрожавшую в руке вилку. Горло сжалось, сейчас я не смогла бы проглотить ни кусочка. Да еще этот вкус, будто ты всыпал мне в рот содержимое мусорного бака. Но об этом я не сказала. Само собой. Я молчала и смотрела, как ты забрасываешь в рот еду. Ты ел как бродячий пес, пожирал всё подряд, как в последний раз. Схватил кость и вгрызся в нее, отдирая полосы мяса зубами. Я представила, как твои зубы впиваются в меня, рвут тело. И отодвинула кости на своей тарелке.

Уже выглянула луна, тонкий луч света протянулся по полу у моих ног. Снаружи, под стенами дома, сверчки завели однообразные скрипучие песни. Я представила, что я там, снаружи, в темноте рядом с ними… без тебя. Потом проглотила остатки вроде бы морковки и собралась с духом.

– Чем ты занимаешься целыми днями? – спросила я.

Ты удивленно вскинул брови. И чуть не подавился мясом. Жаль, что не подавился.

– Когда ты уходишь из дома, – продолжала я, – и заходишь в постройку, что ты там делаешь?

Ты отложил кость, твои измазанные жиром щеки лоснились в свете ламп. На меня уставился, вытаращив глаза, словно никто и никогда не спрашивал у тебя ничего подобного. Видимо, так и было.

– Ну, я… – начал ты. – Пожалуй, мастерю кое-что.

– Можно посмотреть? – спросила я поспешно, чтобы не струсить. И снова отвернулась к окну. Вот бы мне выйти наружу, побывать хоть где-нибудь… всё лучше, чем изо дня в день торчать в этом доме.

Ты долго молчал. И кончиками пальцев растирал по кости оставшиеся крошки мяса, гонял их туда-сюда. Твои пальцы тоже были в жире.

– Не хочу, чтобы ты снова попыталась сбежать, если пойдешь со мной, – сказал ты.

– Не буду, – соврала я.

Ты прищурился.

– Просто… я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Понимаю, можешь не беспокоиться, – снова соврала я.

Ты оглянулся на темноту за окнами, где начинали появляться звезды.

– Мне бы хотелось доверять тебе, – произнес ты и бросил на меня изучающий взгляд. – Можно?

Я сглотнула, силясь придумать, чем бы тебя убедить. И это меня разозлило. Не хотелось ни в чем опускаться до твоего уровня, а уж тем более выпрашивать что-нибудь враньем.

– Я же знаю, что идти некуда, – наконец сказала я. – Понимаю, что попытки сбежать бессмысленны. И даже пробовать не буду, обещаю. – Я не надеялась, что ты в это поверишь, и добавила: – И мне правда хочется посмотреть, что ты делаешь весь день.

Я даже улыбнуться сумела. Только богу известно, как мне это удалось, – должно быть, я наделена некой сверхчеловеческой силой. Но я понимала, что в глазах моя улыбка не отразилась: они буравили тебя взглядом, полным ненависти.

А твои глаза были широко распахнутыми, как у ребенка. Ты резко отщипывал кусочки мяса. Потом кивнул – коротко и быстро, как птица. Видимо, тебе очень хотелось верить мне, считать, что я наконец-то образумилась. Ты снова взглянул в окно. А я, подавив гордость, предприняла еще одну попытку.

– Занимайся тем, что делаешь обычно, – попросила я. – Хочу посмотреть.

Твое покашливание я услышала еще до того, как открыла глаза. Утренний свет был слабым, сероватым. Ты стоял у кровати с чашкой. Я рывком села, отодвигаясь подальше. Наверное, ты уже некоторое время стоял рядом. С негромким стуком ты поставил чашку на тумбочку.

– Чай, – объявил ты. – Я подожду в кухне.

На этот раз я опустошила чашку. Хотя ты положил сахар по своему вкусу. Было слишком сладко. Я оделась – в те самые бежевые вещи, которые ты купил для меня. От них пахло чистотой и немного травами. Зашнуровала ботинки: пятый размер, точно по ноге. Запах хлеба манил в кухню. Ты ждал на деревянном ящике, которым пользовался как ступенькой, придвинув снаружи дома к открытой двери. Налетел ветер, стало зябко, я поежилась и потерла ладонями руки выше локтей. Зато приятно было видеть в открытую дверь большой мир, пусть даже и совершенно пустой. Солнце подбиралось к горизонту, но пока что едва выглядывало из-за него. Оно освещало пустыню, окружало твою фигуру светящимся контуром… словно аурой.

– Я зольники испек, – сказал ты. – Поешь.

И ты указал на какие-то комки, лежавшие на кухонном столе. Я взяла один. Он был размером с булочку, только странной формы. И настолько горячим, что не удержать. Я попыталась засунуть его в рот целиком, но обожгла губы. Ты принес мне стакан воды.

– Готова?

Я кивнула и вышла на солнце. В такую рань жара еще была не настолько сильной, как днем, но солнце всё равно сразу начало припекать шею. Пошатываясь на ящике-ступеньке, я приставила ладонь ко лбу и огляделась. Какая же она огромная, эта территория. Мне ни за что не запомнить ее во всех деталях. Как вообще можно запомнить такую громадину? По-моему, мозг человека не предназначен для таких челленджей. Телефонные номера или цвет чужих волос – еще куда ни шло. Но не такие сложности.

Ты ковырял ногой крупный песок с камушками возле ящика. Он был темно-красный. Будто выветрился из крови, а не со скал, и не имел ничего общего с привычными желтовато-белыми песчинками. Ты сделал несколько шагов, ведя пальцем по пыли, которую нанесло к дому, нарисовал извилистую линию на стене. Я спрыгнула с ящика и направилась за тобой. Мы прошли пару метров до угла дома, который, как я впервые заметила, опирался на большие бетонные блоки. Под блоками виднелась темная щель, достаточно большая, чтобы туда можно было спрятаться. Ты встал на колени и сунул в щель палку.