Полина Елизарова - Ровно посредине, всегда чуть ближе к тебе [litres]

– Да не впервой, но я не хочу! Сейчас уже не смогу, понимаешь? Я только что-то понимать стала, про себя, про жизнь, и такая подстава! Когда кто-то умирает, страдает не тот, кто умер, а те, кто рядом. Так вот, я уже страдаю от одной этой мысли… Тем более сама, своими руками! Нет, я не смогу.

– Да не своими, а руками врача. Я очень хорошего врача могу посоветовать, тактичного, опытного, она здесь, в нашей клинике, кстати, принимает. Хочешь, наберу?

– Не надо пока. Вера, я сдохну прямо здесь! Только от одной мысли о том, о чем ты сейчас говоришь!

– На, возьми. Прекрати трястись, это просто валерьянка. Две, нет, лучше три таблетки, держи. Садись в кресло, отвлечешься.

– У меня еще и дядька помер под Калугой. Мать задолбала истерить, звонит каждые полчаса. Вовка агента нашел хорошего. А кто еще, кроме Вовки, поможет? Но он ничего не знает. И не должен узнать. Я не могу его так глупо потерять, Вовку… Мне, Вер, и опереться больше не на кого. Да, он совсем не мой герой, дурилка этот картонный, но… Ох, Вера, это я во всем виновата. Помнишь, наводнение в конце августа случилось? Пол-Москвы тогда затопило, и меня… вместе с ним. Нет, не могу об этом…

16 октября

Москва. Садовое кольцо. Кафе «Зазеркалье»

– Ромка пропал.

– В смысле пропал?

– В прямом. Вторые сутки пошли, как не отвечает на звонки и сообщения. Тварь эта аморфная сегодня на пятый раз только трубку взяла, еще зевнула, это в одиннадцатом-то часу! Я из нее еле выудила, что Ромку она со вчерашнего дня не видела. Ушел, говорит… Да нет, Надя, она даже не говорила, я это все клещами вытягивала!

– И что вытянула?

– Ну что… Ушел вчера на встречу с какими-то институтскими друзьями. Имена-фамилии она не знает, только пару кличек назвала: Бзик и Спойлер. Уроды, блин… У меня такое ощущение, что это новое поколение – не живые люди, а ники, аватарки и идиотские словечки, зависающие в дыму от набитых каким-то дерьмом ингаляторов, которые они изо рта не вынимают. Не люди, а карикатуры на людей.

– Вер, успокойся.

– Надо пойти заявить.

– Не паникуй раньше времени.

– Слушай, дерни Алексея, может, у него есть кто в органах?

– А сама не хочешь?

– Да не могу я с ним после Пасхи нормально общаться. Не то чтобы обиделась, это-то я переживу, просто одалживаться не хочу.

– Понимаю. Он был крайне бестактен с тобой, а с другой стороны – ни оскорблений, ни крика не было, выходит, и придраться не к чему. Для него это, к сожалению, нормально… Не беспокойся, я поговорю с ним вечером. Ну а ты, в свою очередь, сразу информируй, как Рома объявится.

– Само собой. Выпьешь?

– Не могу: я, как обычно, за рулем.

– А я выпью немного. Девушка, подойдите, пожалуйста! Это все очень странно, Надя.

– Не накручивай себя. Может, он со своей поругался и психанул. Этим и можно объяснить ее нежелание с тобой разговаривать. Уверена, он до сих пор зависает где-то с друзьями.

– Я ему не девушка! Он не имеет права так со мной!

– Вера, ему уже двадцать три года, и он взрослый мужик.

– Какой взрослый?! Ни насморк вылечить, ни в парикмахерскую сходить без моего контроля.

– А зачем ты его контролируешь?

– Зачем?! Да потому что он дебил.

16 октября

Москва. Элитный жилой комплекс в микрорайоне «Кунцево» – Московская область. КП «Сосны»

– Привет, как ты?)

– Прости, долго не отвечала. Попала я. В дурацкое положение(

– Что, так серьезно?

– Более чем.

– Помощь нужна?

– Мне никто не поможет. Ладно, проехали… У тебя как дела?

– Стабильно безрадостно. Еще и племянник мужа пропал.

– О как… Близкий тебе человек?

– У мужа сестра двоюродная, это ее сын. Не могу сказать, что он с ними одна семья, но так сложилось, что это я с ней дружу.

– Бывает. Часто чужие во сто крат роднее кровных и душой, и поступками.

– Хорошо, если есть такие рядом. От одиночества сдохнуть можно.

– Сдохнуть можно от неразрешимой проблемы.

– Неужели совсем невозможно разрешить?

– Совсем, Надя. Как будто черт стоит за спиной и ухмыляется: «На, получи!». Грешила я, что душой кривить, но чтобы вот так…

– Ты говорила, что ходишь к какому-то чудесному человеку, вдруг он и поможет?

– Кстати, да. Облом завтра с моим занятием. Мне в деревню ехать, где дядька помер. Взяли менты агента похоронного по дороге, оказалось, у него уже год как регистрация просрочена. А дядька там гниет. Кроме меня, ехать некому.

– Держись, Люба! Сегодня из страховой звонили, все ок, починит тебя моя страховая.

– Не парься, я и забыла. Но спасибо.

– Пиши.

– И ты.

19 октября

Москва. Медицинский центр «Гармония».

Отделение стоматологии

– Привет, Верунь.

– Привет. Иди, садись в кресло. Потом к Потаповой тебя отведу.

– Кто это?

– Гинеколог.

– Я не пойду сегодня.

– В смысле?

– В прямом.

– Что, осчастливила новостью отца? Которого из них, разобралась?

– Прекрати.

– Ну ты даешь! На прошлой неделе ты в истерике билась, а сейчас стоишь с таким видом, будто не тебе, а мне это нужно! Решила проблемы со своими мужиками – я только рада, но можно было и в известность меня поставить, я же уже договорилась.

– Я ничего не решила. Под Калугу гребаную за дядькой ездила. Вчера похоронили. До сих пор себя чувствую, как в кошмарном сне. Сначала машина на подъезде к деревне в грязи застряла, я тыр-пыр, вперед-назад, а она только вязнет и ни с места. Хорошо, я в кроссовках была, кое-как вылезла, джинсы по колено в дерьме, вокруг ни души, бегу к деревне, и первый же двор глядит на меня пустыми глазницами. Я дальше – все то же самое: мертвые, осевшие враскорячку дома. И везде, главное, занавески, как саван, на окнах. Там, может, и живет кто, но, думаю, призраки, обиженные и злые. Знаешь, что там было страшнее всего? Ржавые велосипеды у ворот и игрушки детские в гнилой листве. Кое-как название улицы отыскала, бегу, пытаюсь номера домов различить. Леший какой-то встретился, заросший, вонючий, полвека пьяный. Прошамкал что-то, где дядькиных родственников искать, и исчез за поворотом. Опять вокруг ни души, это средь бела дня! Хотя там даже и не день, а свет жиденький, что щи пустые, а деревья – как виселицы вдоль дороги. Я думала, так только Припять выглядит, судя по фото. А это всего двести километров от Москвы. И тут еще вспоминаю, что телефон в машине на зарядке остался, хорошо хоть кошелек с собой, в сумке… А с другой стороны – кому он там нужен, кошелек? Что я могу купить, что решить в этом мрачном безвременье? Ни людей, ни ментов, ни детей – вообще никого! И такая паника меня охватила… Всего четыре часа езды, и все то, за чем мы привыкли отгораживаться от мира, рухнуло в считанные минуты. Сожрали бы меня людоеды – никто бы не узнал.