Камилла Пэган - Жизнь и другие смертельные номера [litres]

До этого момента я не чувствовала, что умираю, но тут смерть подошла совсем близко. Согнувшись и сдержав позыв сухой рвоты, я представила, как жизнь улетучивается из меня, как тепло из окон старого дома. А ведь худшее наступит только через несколько месяцев! Мама отказывалась от морфина до последнего месяца жизни. Она продолжала улыбаться, в то время как опухоли бомбили себе дорогу через яичники к кишечнику и мочевому пузырю. И как же? Как она находила силы, чтобы быть матерью двоих детей и женой, общаться с друзьями? Тогда как я не в состоянии даже встать с дивана.

Ну, если она могла, то смогу и я. Стиснув зубы, я натянула купальник, набросила сарафан и шляпу от солнца и отправилась на пляж. На самом деле мне не хотелось загорать, но Милагрос сказала, что в полумиле от песчаной полосы есть новый отель, где готовят убийственные коктейли, а это было мне весьма кстати, даже в одиннадцать утра.

Отель оказался миражом из сверкающего известняка на самой кромке пляжа.

– Хотите у нас пообедать? – спросил официант, когда я подошла к барной стойке.

– Только выпить, – ответила я и показала на ряд матерчатых кресел на пляже. – Если я сяду там, меня обслужат?

– Вы остановились в отеле?

– Нет, но я умираю от рака.

Официант посмотрел на меня так, будто не поверил ни одному слову, но я так хваталась за бок, будто собиралась вот-вот родить кактус, и он решил, что лучше, если я окажусь подальше от десятка посетителей, завтракавших в патио.

– Сейчас принесу меню, – сказал он, знаком показывая, что я могу сесть в кресло.

Заказанная мною «Пина колада» вроде бы притупила боль, и я заказала вторую, еще не разделавшись с первой. Близился полдень, некоторые посетители начали пить фруктовые коктейли, и я не очень возражала, когда официант спросил, принести ли мне счет. Да, сказала я, но только после того, как он принесет мне третий коктейль.

– Медицинская марихуана на меня не действует, – объяснила я, когда он приподнял бровь в ответ на мой заказ. – А после нее это – лучшее средство.

На самом деле я не пробовала травки и даже не думала о ней, и сейчас, сквозь туман опьянения, до меня дошло, что это неплохая идея. Может быть, Пол поможет мне и на этом фронте.

Над головой кричали чайки, и трудно сказать, что их привлекало: арахис, который официант принес к коктейлю, или моя плоть «тартар». Непрерывный шум прибоя почти заглушал пронзительные требования чаек, но в общем гаме я все-таки услышала, как зазвонил мой телефон.

Том. Я ответила – определенно под действием «Пина колады».

– Либби? – Голос у него был, как всегда, обеспокоенный. – Что ты делаешь в Пуэрто-Рико?

Я чуть было не спросила, откуда он знает, что я здесь, но сообразила, что расплачивалась за билет одной из наших с ним общих кредитных карт, и что в спешке, переведя счет на себя, не сменила пароль. Это надо исправить в ближайшем будущем. А пока я велела ему оставить меня в покое.

– Звонили от твоего врача, – настаивал он.

Внутри у меня екнуло.

– Знаешь ли, разглашать медицинские сведения противозаконно.

– Они ничего не разглашали. Они просто спросили, знаю ли я, как с тобой связаться.

– Отлично, – сказала я, глядя, как к моему креслу подбирается паукообразное насекомое. Когда оно оказалось рядом, я подняла было ногу, но передумала и не раздавила, а только отпихнула его носком сандалии и стала смотреть, как оно ковыляет в другую сторону.

– Ты перезвонишь им, Либби? – спросил он голосом, слишком добрым и заботливым для человека, которому больше нет места в моей жизни. – У тебя все в порядке?

– Конечно, в порядке, – ответила я, и это была почти правда. В конце концов, что такое «болезнь» и что такое «здоровье»? Я на секунду зажмурилась, потом открыла глаза и принялась созерцать вену на своей руке, пульсирующую, как река. Слева от вены была потемневшая веснушка, а с правой белое пятнышко без пигмента, и то и другое – последствия летних месяцев, которые я когда-то проводила под палящим солнцем, обмазанная детским маслом.

Мой взгляд скользил дальше, мимо воспаленного участка тела, скрытого сарафаном, к изящным изгибам икроножных мышц и тонким щиколоткам. Мое несовершенное тело, приговоренное к смертельной болезни, было самым лучшим на свете. Скоро его вообще не станет. Было почти невозможно представить себе такое.

– Если врач позвонит снова, скажи, что мы больше не женаты, и дай ему мой телефон, – сказала я Тому.

Он колебался.

– Хорошо, – секунду спустя произнес он. – Я знаю, ты на меня сердишься, но не забывай, если тебе что-нибудь понадобится, я всегда с тобой.

Сержусь. Сержусь! Как будто я удалилась от него на две тысячи миль только потому, что он съел поджаренную вафлю, которую я припасла на завтрак.

– У меня все прекрасно, Том, – сказала я. – И пожалуйста, больше не звони мне.

– Ли…

Я дала отбой прежде, чем он успел договорить, не только потому что не хотела с ним общаться. Я испытывала то же чувство, что после крушения самолета.

– Мэм? Мэм, все в порядке? – спросил официант, глядя, как я задыхаюсь и хватаюсь за горло.

Обернувшись, я прохрипела: «Нет». А потом, стыдно сказать, потеряла сознание.

Когда я пришла в себя, надо мной склонялся пожилой человек в очень узких плавках. Обнаружив, что густая поросль волос на его груди едва не касается моего лица, я взвизгнула.

Он выпрямился, его кожа блестела от пота.

– Я врач. Я отдыхаю в этом отеле, – сказал он с резким нераспознаваемым акцентом. – Персонал вызвал меня, когда вы упали в обморок. Вы хорошо себя чувствуете?

Я чувствовала себя нехорошо: была встревожена и очень смущена. Я села и пригладила волосы, стараясь не встречаться глазами с официантом, который маячил позади врача, явно опасаясь, что я сыграю в ящик, не успев оплатить баснословный счет за выпивку.

– Все в порядке, – сказала я врачу. – Это приступ паники. Похоже, я им подвержена.

– Если вы теряете сознание, советую вам, пока не поздно, лечь на обследование. Позвать к вам кого-нибудь?

– Я справлюсь, – сказала я, хотя это было примерно на семьсот миль к югу от правды.

– Я вызову вам такси, – сказал официант.

– Нет.

– Это же нетрудно, – настаивал он.

Я скрипнула зубами.

– Пожалуйста, не надо. Принесите мне только счет.

Не обращая внимания на недоуменный взгляд врача, я расплатилась и побрела по пляжу домой.

Странная вещь – боль, когда она проходит, невозможно с точностью вспомнить, какой она была. Когда шов болел не сильно, мне было легко предполагать, что я сумею терпеть боли вплоть до горького конца. Но сейчас казалось, будто меня разрезали заново, и я больше не выдержу ни секунды, не говоря уже о часе или дне. Я приготовила себе тарелку хлопьев, но от одной мысли о еде становилось тошно. Бросив тарелку на столе, я подошла к зеркалу в спальне. Сквозь его стекло на меня смотрела пепельно-серая, изможденная женщина. Я отвернулась, и тут острая боль ударила мне в пах и в ногу. Неужели это распространяется рак? Я поняла, что мне срочно нужен врач. И я похромала к Милагрос.