Сесилия Ахерн - Женщина, у которой выросли крылья [сборник litres]

– Расскажите о ваших запахах, – просит она собеседницу и засовывает в рот большой кусок хлеба, чтобы та в случае чего не рассчитывала на оживленный диалог.

– Я сочиняю шикарные ароматы, дорогие, способные перенести человека в сказку, в мир роскоши и великолепия, существующий за гранью повседневности, за гранью обыкновенной жизни.

– Чем плоха обыкновенная жизнь? – хмурится она.

– Что, простите? – Веронике досадно, что ее прервали в самом начале.

– Зачем уходить за грань?

– Ну чтобы оторваться от реальности, убежать от нее. Я хочу расшевелить людей, дать им шанс ощутить свою исключительность, экстравагантность.

– Я считаю, что волшебная сила аромата состоит в его способности перенести тебя в прошлое, вспомнить какое-то значимое для тебя событие, причем мгновенно, – она щелкает пальцами, – ничто другое не обладает подобной силой. Ну разве что музыка.

Вероника задумывается.

– Но мои ароматы особенные, их отличает еще элемент роскоши.

– Нет, не то чтобы я советовала вам выпускать духи с запахом ирландского рагу, – смеется она. – Хотя, знаете, когда я познакомилась с моим мужем, мне понравилось, что его кожа пахнет пастилой, такой мягкий сладкий запах. И то же самое у наших детей. Мы с ним наделали сладких молочных детишек, и всякий раз, когда я вижу пастилу, я вспоминаю о них. Этот вроде бы обыкновенный запах вызывает необыкновенные эмоции.

– Пастила… – задумчиво тянет Вероника, – а это интересно. Очень интересно. – Она вдруг резко подается вперед, будто кто-то дал ей пинка. – У меня были кое-какие идеи, но вот соединить их в композицию никак не удавалось. Я думала об аромате шампанского, только вот никак не могла придумать ему пару. Клубника – слишком банально, это масс-маркет, не в моем стиле. Но вы мне напомнили, что моя мама делала домашнюю пастилу с шампанским. – Глаза Вероники вспыхивают, она радостно бьет в ладоши. – Пастила и шампанское! Ах, моя сестра будет в восторге! Так пахло у нас на кухне, когда мама готовила угощение для вечеринок – а она была мастерица по этой части… – Она изумленно смотрит на женщину, которая забыла, как ее зовут. – Оливия, как я вам благодарна! Вы просто чудо! Вы волшебница. Не возражаете, если мы поужинаем в другой раз? Я срочно должна вернуться к себе в студию. – Создательница ароматов вскакивает и, послав ей воздушный поцелуй, выбегает из ресторана.

Подходит Макс.

– Что это с ней?

Тут открывается дверь и входит с иголочки одетая женщина в огромных очках.

– Ага, – говорит Макс, – это, должно быть, мадам Оливия Моро.

Муза.

Женщина, которая забыла, как ее зовут, укоризненно смотрит на Макса.

– Вы же знали, что это не мой столик. Я ведь не француженка.

– Может, вы замужем за французом, – пожимает плечами Макс. Глаза его озорно поблескивают.

– Вам просто нравится эта игра, как я посмотрю.

– А вам разве нет? – Он с улыбкой вычеркивает одно имя в журнале бронирований. – Когда еще вам удалось бы побыть парфюмерной музой или романтической советчицей для несчастного вдовца?

– Вы подслушивали, – шипит она.

– Хорошо, должно быть, порой вот так забыться.

– Вы думаете, у меня это серьезно? – хмурится она. – Со мной что-то не то?

– Нет, я думаю, что с вами все в порядке, вы просто слегка забывчивы. Может, сядете за восьмой столик? Если никто туда не придет, я отдам его другим посетителям.

– Но я сюда пришла в восемь ноль пять!

– Верно.

– Макс, скажите мне, на какое имя зарезервирован столик?

Но он не дает ей заглянуть в журнал, хотя пальцы его руки, прикрывающие записи, нерешительно вздрагивают, выдавая его сомнения.

– Ладно. Скажу, если вам так хочется.

– Да ну? – недоверчиво прищуривается она.

– Нет, давайте подождем. Посмотрим, удастся ли вам вспомнить себя, когда за тот столик придет последний человек.

– А если не придет? – нервничает она. – Вдруг никто не появится?

– Тогда поедете домой. Вы ведь помните свой адрес, не так ли? – Свой адрес она помнит хорошо. Она его видит, обоняет, она его чувствует. – Короче – на ваше усмотрение, воспользоваться этим шансом или нет.

Она сидит за восьмым столиком, нервно поглядывая то на часы на стене, то на теплый огонек свечи, мерцающий посреди стола, что бурно вспыхивает всякий раз, когда мимо пробегает официантка. А вдруг это опять незнакомый человек? Вдруг она так и не вспомнит своего имени? Муж, конечно, скажет ей, но лучше вспомнить самой, в этом есть особая ценность и важность.

Дверь открывается и в ресторан входит элегантная миловидная дама с раскрасневшимся – видимо, от спешки – лицом. Она встряхивает зонт, жалуясь на пробки из-за аварии на дороге. Макс смотрит на нее с надеждой, и она видит, что ему и впрямь не все равно, вспомнит она свое имя или нет. Она улыбается, ведь стоило ей взглянуть в лицо женщины, память вернулась к ней, заполняя пустоту внутри, о которой она и не подозревала до прихода этой новой посетительницы.

Она сразу вспоминает, как ее зовут. Еще бы не вспомнить – ведь эта женщина раньше всех остальных назвала ее по имени, она дала ей ее имя.

Она встает и идет навстречу, раскрыв объятия.

– Здравствуй, мама!

Эти часы достались ей в наследство от тети Кристал – красивый золотой медальон в форме морской раковины и внутри часики с перламутровым циферблатом. Она хорошо помнит этот медальон, покоившийся в развилке щедрой груди родственницы. В детстве она, бывало, сиживала у тети на коленях и завороженно открывала и закрывала эту раковину, веря, что часы внутри – волшебные. Так, по крайней мере, утверждала тетя. Незадолго до смерти Кристал отдала этот медальон племяннице, сказав, что раз время ее истекает, часы ей больше не нужны. Тетя Кристал прожила всю жизнь одна, без мужа, без детей, и если и был мужчина, которого она любила, то это навсегда осталось тайной. Она всегда говорила, что иные ее желания не исполнялись, потому что не совпадали по времени с ее возможностями. Так и жизнь прошла. И вот, этот медальон на цепочке, что всегда красовался на теткиной груди рядом с сердцем точно моллюск, прилипший к скале, теперь находится у ее сердца.

Ей тридцать семь лет. Она замечает, что в последнее время часы тикают все громче. Так громко, что ночью она не может заснуть. Она смотрит на своего парня, который спит, накрывшись с головой одеялом, и гадает, когда наконец в их отношениях наступят перемены, когда они перейдут на следующий уровень и как с ним об этом заговорить, чтобы он опять не взбрыкнул, не начал являться домой за полночь пьяный как сапожник и выносить двери. Его сейчас все устраивает. Ее, в общем, тоже. Вот только у него не тикают часы, как у нее, никто его не торопит.