Хэрриет Эванс - Лето бабочек

Нет! Мне хотелось кричать. Прекратите. Прекратите болтать о чертовом «Аббатстве Даунтон». Каждый день, начиная с октября. Но им ведь это нравится. Я написала ПОМОГИТЕ на стикере и даже подумала о том, чтобы приклеить его на окно, эта мысль немного меня развеселила.

– Тебе должно понравиться, Нина, – наконец сказала Бекки, схватила расческу и усердно начала расчесывать свои длинные тонкие волосы.

Я посмотрела на часы на стене: 4.48 вечера.

– Как раз то, что ты любишь, история и старые притчи, и все такое. Поверь мне.

– Я кое-что подобное смотрела, – сказала я. – Но все эти богачи и их дурацкие несуществующие проблемы – это глупо. Я просто в такое не верю. И еще слуги как мультяшные персонажи. Мне куда больше нравится «На охоте» или «Госфорд Парк», на крайний случай.

У меня все лучше получается предугадывать, когда я выдам что-нибудь «в стиле Нины». Себастьян обычно закрывал лицо руками и стонал, когда я такое говорила. Честно говоря, я сразу понимала, что это было вполне себе в моем стиле. Бекки вжалась обратно в свое кресло, а я проклинала свой острый язык. Обычно я ничего не имела против Бекки и Сью, они хорошие. Сью была так добра ко мне, когда я только пришла в «Горингс», и она нашла меня в туалете рыдающей из-за какого-то пустяка. Она сделала мне чашку чая и дала имбирного печенья. Нет, это я виновата, а не они. Они просто хотят поболтать, и всегда о чем-то неважном – бестолковый разговор, чтобы убить время, – а мне это не по душе.

Бекки сменила тактику.

– Ты не смотрела «Хеллоу» на этой неделе? Про секреты платья Кейт. Очевидно, оно будет от Армани.

– Они никогда не заказывают у Армани. Это должен быть британский дизайнер, Бекки, – сказала Сью со знанием дела. – Ты мне напомнила, – добавила она, немного подумав. – Надо сегодня заказать ребрышки.

– Ребрышки?

– Для уличной вечеринки. Я сделаю сотню кисло-сладких ребрышек. А вы что готовите?

– Украшения, – бросила Бекки. – Пятьдесят метров, представляете? Вот я какая! А ты, Нина?

Я глубоко вздохнула. Давай же, Нина .

– У нас не будет уличной вечеринки. Но я приду посмотреть. Мой отчим готовит королевского цыпленка, но на самом деле он называет его «цыпленок на королевскую свадьбу».

Сью и Бекки весело улыбнулись, и мы немного поболтали. Ну, или они поболтали, а я кивала головой и притворялась, что слушаю, периодически поглядывая на часы на стене (искусственное дерево и медь, которые я заказала по распоряжению Брайана, чтобы в офисе все было в одном стиле): 4.53, 4.55.

В сотый раз с того времени, как я вернулась с обеда, я подумала в страхе и панике о той женщине в красных колготках. Была ли она все еще в библиотеке? Будет ли она там завтра, когда я вернусь, на том же самом месте? Она сумасшедшая? Или я ?

Она точно сумасшедшая. Я видела сообщение в газете о его смерти: надо было это ей сказать. Спросите мою маму, которая осталась без денег и с шестимесячным ребенком на руках. Он погиб, поверьте мне.

Сью ушла от темы ребрышек к свежим слухам в сегодняшнем «Дейли мейл» насчет шляпки Кейт Миддлтон, когда Брайан Робсон (мой босс и один из партнеров – «не футболист», как он всем представлялся), появился с кассетой.

– Эй, Нина, можешь напечатать это перед уходом?

– Конечно. Сколько?

– Пять, но одна немного сложновата. Хорошо, дорогая?

– Да, – сказала я с благодарностью, схватив кассету и впихнув ее в диктофон, и надела наушники, бормоча Сью извинения.

Мне нравился Брайан, потому что он любил говорить о книгах – он был большим фанатом Диккенса, – но еще больше мне нравился Брайан потому, что он хороший человек. Он вел мой развод, и я устроилась на эту работу после того, как он упомянул ее во время нашей первой встречи. Через шесть месяцев я пришла в «Горингс» и поняла, что это была большая ошибка, но я не могла просто так уйти без запасного варианта (да и некуда мне было идти, совсем никакой работы, кроме заброшенной диссертации), и Брайан застал меня плачущей за стойкой ресепшена, которая располагалась прямо напротив офисов второго этажа. Думаю, это было примерно в то же время, когда Сью застала меня плачущей в туалете. Наверное, я много плакала после развода.

Брайан ничего не сказал – ему не надо было постоянно разговаривать, в отличие от других. Он потрепал меня по плечу и протянул огромный хлопковый носовой платок.

– Что случилось? – сказал он непринужденно.

– Всё, – ответила я с грустью.

И потом, вытерев глаза и как следует высморкавшись в его платок, я протянула его ему обратно, и мы оба рассмеялись.

– Я его постираю. И завтра принесу.

– Как миссис Тигги-Винкл. Не беспокойся. Должен сказать, я понятия не имею, почему такая девушка, как ты, работает здесь, – сказал он загадочно, снова потрепав меня по плечу. – Но в любом случае, я очень рад.

Такая девушка, как ты – это не прозвучало как комплимент, вот в чем проблема. У Брайана было трое детей, и он жил в Алпетроне, и был судьей в Илинг Крикет Клаб по выходным. Сью жила в Илинге, рядом с китайской школой, помогая в ресторане своего отца и специализируясь на кухне Хунань в Илинг Каммон по вечерам, и у нее было пять внуков, и все они жили поблизости. Даже Бекки, которая была всего лишь на год старше меня, была замужем и уже беременна, и только что переехала в Эктон из Хануэлла, где она выросла. Им всем нравилась их жизнь в западном Лондоне, когда они сбежали от городской суеты обратно в тихие, прямые, зеленые улочки. Бекки говорила мне, что не может дождаться, как уедет еще дальше и заведет приличный сад.

– Кто вообще хочет жить в Лондоне? – говорила она. – Весь этот шум. Все эти люди. Разве не прекрасно жить в какой-нибудь английской деревушке?

Но я ничего не знала об английских деревушках, кроме тех, о которых читала в книгах. На самом деле, я никогда не была за пределами Лондона – за исключением каникул на пляжах, когда я была маленькой, и это всегда была катастрофа, потому что моя мама, выросшая на Восточном побережье Америки, вообще не понимала британских каникул, как и многие вещи в этой стране. Мы сидели на вонючем полотенце, которое стащили из хостела, в ужасном холоде, на тоненькой полоске мокрого песка, наблюдали, как семьи играют в мяч, ставят ветроломы, раскладывают большие пикники, слушают «Роудшоу 1», какофонию шума и веселья, и мы жались друг к другу, как выжившие после кораблекрушения. Я хотела обратно в Лондон.

Я всегда любила город за то, как он хранил свои секреты, и чем больше ты его изучаешь, тем больше он тебе дарит. Я любила маленькие Аллеи Сохо, старые эмалированные вывески на хозяйственных магазинах, рекламу лекарств от сифилиса, нарисованную на домах в Блумсбери. Широких, прекрасных кариатид, поддерживающиех апсиду Новой церкви Святого Панкраса на Эстон-роуд, деревянную черепаху и лягушку на лестницах в Либерти, древнюю реку Вестбурна, текущую через стиснутый искусственный тоннель над платформой метро Слуан-сквер. Потайные переулки и дома, тянущиеся от Клеркенуэлл Грин, как ленты на майском дереве, отсутствующие куски Музея Виктории и Альберта, который бомбили в войну… Здесь я чувствовла себя в безопасности, посреди драмы, рокота и восторга жизни. В городе такой величины ты не так уж и важен. Твои проблемы ничтожны. Лондон каждый день тебе об этом напоминает.