Рейчел Липпинкотт - В метре друг от друга

- Я просто хочу поговорить, - мягко говорит отец Стеллы. - О чем-нибудь.

- Господи, ты меня убиваешь. Перестань…

Она недоговаривает, и они оба поворачиваются и смотрят на Барб, на лице которой проступает постепенно то сердитое выражение, которое она приберегает для нарушителей режима.

Барб вдыхает так глубоко, словно хочет втянуть в себя весь воздух в комнате.

- Я не представляю, через что вы прошли, потеряв Эбби, - мрачным тоном говорит она и указывает на дверь операционной, за которой на стальном столе лежит их дочь. - Но Стелла борется сейчас не только за собственную жизнь, но и за вас обоих.

Пристыженные, оба отводят глаза.

- Разве нельзя оставаться друзьями? Или по крайней мере быть взрослыми? - с отчаянием в голосе выговаривает Барб.

Что за ерунда, Барб. Оставь эту чушь церкви.

Мать Стеллы качает головой:

- Не могу быть рядом с ним. Смотрю на него и вижу Эбби.

Отец быстро поднимает голову, бросает взгляд на бывшую жену и отводит глаза в сторону:

- А я, когда смотрю на тебя, вижу Стеллу.

- Вы - родители. Об этом еще не забыли? А знаете, что когда она узнала насчет операции, то настояла на том, чтобы самой позвонить вам. Боялась за вас, понимаете?

Господи. Неудивительно, что у Стеллы мания остаться в живых. Эти двое потеряли старшую дочь, а потом и друг друга. Если умрет и младшая, они, пожалуй, и рехнуться могут.

Мой отец ушел до того, как я разболелся, до того, как болезнь проявилась в полной мере. Жить с больным ребенком он не мог. А уж с мертвым тем более. А если в семье один ребенок больной, а другой мертвый?

Родители Стеллы смотрят наконец друг на друга, смотрят по-настоящему, со слезами на глазах, и молчат.

Стелла заботится обо всех нас. О маме, папе, обо мне.

Жду не дождусь, когда же мне исполнится восемнадцать, когда стану совершеннолетним и смогу сам распоряжаться своей жизнью. Может, пора и вести себя соответственно. Может, пора действительно позаботиться о себе.

Смотрю на Барб, невольно моргаю и в ее глазах вижу узнавание.

Ох-хо. Чувствую себя ланью, попавшей в свет фар, растерянной, не знающей, что делать: сорваться с места и бежать или покорно принять неизбежное. Колеблюсь слишком долго, и Барб налетает на меня, хватает за руку и тащит по коридору к лифту.

- Нет, черт возьми, нет.

Я молчу. Створки кабины расходятся, и Барб втаскивает меня в лифт. Снова и снова жмет кнопку третьего этажа, качает сердито головой, и я чувствую исходящие от нее недовольство и раздражение.

- Послушай, я понимаю, что ты злишься, но ей было страшно. Я... мне просто нужно было увидеть ее и...

Створки наконец сходятся, и Барб поворачивается и смотрит на меня. Лицо ее темнее тучи.

- Ты можешь убить ее, Уилл. Можешь лишить ее шансов на новые легкие.

- Она подвергается большей опасности под анестезией, а не со мной, выпаливаю в ответ.

- А вот и нет! - кричит Барб. Лифт замедляет ход, двери открываются. Она выходит, я за ней.

- Вы про что?

- Тревор Фон и Эми Пресли. Как и вы со Стеллой, у обоих был кистозный фиброз. - Она поворачивается на каблуках и смотрит на меня в упор. - Эми заразилась В. серасіа. - Лицо у нее серьезное, так что я закрываю рот и воздерживаюсь от своих обычных комментариев. - Я тогда молодая была, примерно того же возраста, что Джули сейчас. Работать только-только начала. И жить только начинала.

Барб смотрит мимо меня, как будто в другое время.

- Они полюбили друг друга. Мы все знали правила. Никакого физического контакта, дистанция полтора метра. И я, - она указывает на себя, - я позволила им нарушить запрет, потому что хотела, чтобы они были счастливы.

- Я уже знаю, чем это кончилось. Они оба умерли, да? - спрашиваю я, заранее зная, чем закончится ее история.

- Да. - Сдерживая слезы, Барб смотрит мне прямо в глаза. - Тревор заразился от Эми. Эми прожила еще десять лет‚ а Тревор... Его вычеркнули из списка на трансплантат, где он был в самом начале, а через два года бактерия его убила.

Вот же дерьмо.

Я сглатываю, отворачиваюсь и смотрю на палату Стеллы за сестринским постом. Список того, что может произойти с нами, больными кистозным фиброзом, едва ли не бесконечен. Какие-то истории наверняка придуманы, чтобы напугать нас, но случай с Тревором и Эми, о котором только что рассказала Барб, похоже, не из их числа.

- Это случилось в мою смену, - продолжат Барб, снова показывая на себя и упрямо качая головой. - И будь я проклята, если допущу, чтобы такое повторилось.

Она поворачивается и уходит, а я остаюсь с открытым ртом и не знаю, что сказать.

Только теперь я замечаю стоящего на пороге своей палаты По. Лицо бесстрастное, и понять, что скрывается за этим нечитаемым выражением, невозможно. Ясно только, что он все слышал. По открывает рот, но я поднимаю руку и останавливаю его. Иду к себе и, перешагнув порог, хлопаю дверью.

Первым делом беру с тумбочки ноутбук и сажусь на кровать. Секунду-другую пальцы парят над клавиатурой, потом я перевожу курсор на строку поиска и пишу В. серасіа.

Есть. Информация на всю страницу.

Заражение.

Риск.

Инфекция.

Всего одним кашлем, одним-единственным прикосновением я мог испортить ей всю жизнь. Мог лишить ее шанса на новые легкие.

Я мог навредить Стелле.

Наверно, я это знал. Знал, но не понимал по-настоящему.

И вот теперь от одной лишь мысли об этом мне становится не по себе. Все тело наполняется болью. Хуже, чем при операции, при обострении болезни. Хуже, чем утром в плохой день, когда просыпаешься и не можешь сделать вдох. Хуже, чем быть в одной комнате с ней и не иметь возможности прикоснуться.

Смерть.

Вот что я такое для Стеллы. Только одно может быть хуже, чем не быть с ней или возле нее, -это жить в мире, где ее нет вовсе. Особенно если это случится по моей вине.

- Пора просыпаться, милая. - Голос долетает до меня откуда то издалека.

Другой, мамин, звучит ближе. Он где-то рядом.

Я делаю глубокий вдох, и мир проступает из тумана, обретает четкость, а в голове яснеет. В поле зрения появляется мамино лицо, рядом папино. Я вижу их и моргаю.

Жива! Получилось.

- Моя Спящая красавица, - говорит она, и я сонно тру глаза. Да, проснулась, но чувствую себя такой вымотанной.

- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает папа, и я отвечаю невнятным сонным ворчанием и улыбаюсь обоим.

Стук в дверь, и, толкая перед собой предназначенную для меня коляску, входит Джули. Слава богу. Какое счастье - вернуться в свою палату, в свою постель.

Поднимаю руку, выставляю большой палец, как будто голосую на дороге, и кричу:

- Подбросите?

Джули смеется, папа помогает мне перебраться с каталки в коляску. Болеутоляющее мне дали, должно быть, какое-то очень сильное, так что я не чувствую даже свое лицо.