Рейчел Липпинкотт - В метре друг от друга

Я сжимаю поручни по обе стороны от меня, и костяшки пальцев белеют от усилий. Я приказываю себе быть сильной, быть бойцом, как сказала вчера доктор Хамид. Если я хочу осуществить все задуманное, сделать все, что хочу, то мне нужно больше времени, и за него придется побороться.

Дверь медленно открывается, и кто-то высокий и худощавый входит в палату. На нем зеленый халат, маска и голубые перчатки, какие носят все в предоперационной, но из под шапочки выбиваются волнистые каштановые волосы.

Наши взгляды встречаются, и я от удивления отпускаю поручни.

- Ты что здесь делаешь? - Спрашиваю шепотом, глядя, как Уилл садится на стул и отъезжает на безопасное расстояние.

- Это же твоя первая операция без Эбби, - объясняет он, и я вижу в его голубых глазах какое-то новое, не совсем понятное выражение. Не насмешка, не ирония, а что-то другое, искреннее и откровенное, почти серьезное.

Сглатываю через силу, стараясь сдержать нахлынувшие эмоции, слезы туманят глаза.

- Как ты узнал?

- Просмотрел все твои видео. - Я вижу, как разбегаются лучики в уголках глаз, и понимаю, что он улыбается. - Я, можно сказать, твой фанат.

Неужели все? Даже то, неловкое, где мне двенадцать лет?

- Я, может, немного напутаю. - Уилл откашливается, достает из кармана листок и начинает негромко петь:

- Я люблю тебя...

- Уходи. Как глупо... - бормочу я, вытирая ладонью слезы и качая головой.

- ...очень и ещё чуть-чуть.

Песенка Эбби. Он поет песенку, которую пела Эбби. Слезы бегут по щекам быстрее и быстрее, и я уже не успеваю их стирать, а только смотрю в его голубые глаза, взгляд которых сосредоточенно скользит по строчкам на пятом листке.

Сердце вот-вот разорвется от наплыва самых разных чувств.

- Бабушка когда-то пела нам эту песенку. Мне она не нравилась, а Эбби ее любила.

Уилл смеется и качает головой:

- Пришлось полазить в Гугле. Такая древность.

Я смеюсь вместе в ним и киваю:

- Знаю. Что ещё такое, эти...

- Бочка и кучка? - произносим мы в один голос и смеемся. Наши глаза встречаются, и мое сердце танцует в груди, а кардиомонитор пикает все быстрее и быстрее. Он наклоняется вперёд, совсем чуть-чуть, едва нарушая границу опасной зоны, но вполне достаточно, чтобы боль отступила и затаилась.

- Все будет хорошо, Стелла.

Голос у него глубокий и мягкий. И в этот миг я знаю, хотя смешнее и быть не может, что если умру сейчас, то умру влюбленной.

- Обещаешь? - спрашиваю я.

Он кивает и протягивает руку с выставленным полусогнутым мизинцем. Я протягиваю свою, и мы даем обещание на пальцах. Короткий контакт и при этом наше первое настоящее прикосновение. Причем я даже не пугаюсь.

Я поворачиваю голову в сторону двери, из-за которой доносятся приближающиеся шаги. Доктор Хамид входит первой, а вслед за ней медсестра.

- Ну что, приступим? - спрашивает она, показывая два больших пальца.

Я бросаю взгляд туда, где только что сидел на стуле Уилл, но его там уже нет.

Но кто-то есть за серой шторой. Он стоит, прижавшись спиной к стене, и, поймав мой взгляд, приподнимает пальцем маску и улыбается мне.

Я улыбаюсь в ответ и вдруг ловлю себя на том, что и сама начинаю верить в то, что все будет так, как он сказал.

Все будет хорошо.

Через несколько минут я лежу на операционном столе в сумрачной комнате, где слепяще яркий свет горит лишь прямо над моей головой.

- Ну что ж, Стелла, ты знаешь, что делать, - произносит голос, и рука в голубой перчатке держит надо мной маску.

Сердце неровно колотится, и я поворачиваю голову вижу темные глаза. Мой рот и нос накрывает маска. Когда я очнусь, всё будет кончено.

- Десять, - говорю я и, подняв глаза над плечом анестезиолога, вижу на стене что-то странно знакомое.

Рисунок Эбби. Тот, с легкими.

Как?..

Ответ я, конечно, уже знаю. Уилл. Это он пробрался в операционную и прикрепил рисунок к стене. Из правого глаза выкатывается слезинка. Одна-единственная. Но и считать я не забываю.

- Девять... Восемь... - Цветы плывут, голубое, розовое белое смешиваются... краски вертятся, ворочаются, сливаются... лепестки тянутся ко мне...

- Семь... шесть... пять... - Ночное небо внезапно оживает, проплывает мимо цветов и окружает меня. Звёзды срываются, мигают и пляшут над головой так близко, что до них можно дотронуться, стоит только протянуть руку.

Где-то вдалеке кто-то негромко напевает «очень и еще чуть-чуть».

- Четыре... три...

С периферии зрения наплывает тьма, мир постепенно меркнет. Я сосредотачиваюсь на одной, отдельной звёздочке, на одной точке света, которая разгорается, теплеет и затмевает другие. Гудение прекращается, и я слышу далекий, смазанный голос. Эбби. Господи. Это голос Эбби.

- ...назад... нет...

- Два, - шепчу я то ли вслух, то ли мысленно.

И вдруг вижу ее. Вижу Эбби. Прямо перед собой. Сначала неясно, словно из-за тумана, потом чётко, как будто в солнечный день. У неё папины волнистые волосы, широкая, во весь рот, улыбка и глаза карие, как и у меня.

- ...больше... времени...

Она выталкивает меня из света.

- Один...

Тьма.

Приоткрываю тихонько дверь, смотрю влево-вправо, выскальзываю из предоперационной и почти что натыкаюсь на медсестру. Быстренько отворачиваюсь и натягиваю маску, а медсестра входит туда, откуда я вышел.

Прохожу несколько шагов, скрываюсь за стеной возле лестничного пролета и вдруг замечаю мужчину и женщину, сидящих напротив друг друга в пустой комнате ожидания, каждый у своей стены.

Смотрю на одного, на другую.

Я знаю их, но не помню, где их видел.

- Можно тебя спросить? - подает голос мужчина, и женщина поднимает голову и смотрит на него молча и напряженно.

Женщина выглядит как постаревшая Стелла.

Такие же полные губы, густые ресницы, выразительные глаза.

Ну конечно. Родители Стеллы.

Женщина коротко кивает. Взгляд у нее настороженный. Напряжение между ними такое - хоть ножом режь. Знаю, надо повернуться и уйти. Открыть дверь на лестницу и вернуться в палату, пока ничего не случилось. Все это я знаю, но что-то заставляет меня остаться.

- Плитка в моей ванной... Э, фиолетовая? А коврик...

- Черный. - Она опускает голову и смотрит на сложенные на коленях руки. Волосы падают ей на лицо.

Короткая пауза. Дверь в конце коридора бесшумно открывается и впускает Барб. Но родители Стеллы ее не замечают. Отец откашливается.

- А полотенца?

Женщина раздраженно всплескивает руками:

- Какая разница, Том! Это же совершенно не важно.

- Было важно, когда мы красили офис. Ты сама сказала, что коврик...

- Наша дочь в операционной, а ты хочешь поговорить о полотенцах? -бросает она, и ее лицо темнеет.

Такой недовольной я Барб еще не видел. Скрестив руки на груди, она выпрямляется и с хмурым видом наблюдает за их перебранкой.