Нед Виззини - Это очень забавная история

– Ну, все нормально? – спрашивает Смитти. – Через пять минут обед.

Он уходит и оставляет дверь открытой. Я сажусь на кровать.

– Дверь. Закрой, пожалуйста, дверь, – просит Муктада.

Я закрываю и возвращаюсь. Он смотрит сквозь меня и говорит:

– Спасибо.

– Чем тут кормят? – интересуюсь я.

– Хм.

Не знаю, как это понимать, и решаюсь на другой вопрос:

– Э… хорошо тут кормят?

– М-м.

– А… откуда вы?

– Египет, – говорит он надтреснутым голосом, и это первый раз, когда в его голосе прорезается радостная нотка. –  А ты откуда? Откуда твоя семья?

– Ну, во мне намешано много белых кровей: немцы, ирландцы и чехи. Говорят, есть даже немного еврейской крови. Но я христианин вроде как.

И тут я подумываю: в такой бедно обставленной комнатушке должна быть Библия? Гедеоновы братья раскладывают их в гостиничных номерах по всему миру. Проверяю ящики прикроватной тумбочки под кувшинчиками – ничего. Получается, Гедеоновы братья сюда не заглядывают – труба дело.

– М-м, – подает голос Муктада. – Что ты там ищешь? Нет там ничего, – говорит он, продолжая пялиться в одну точку.

Хочу прилечь, отоспаться за прошлую ночь, но боюсь, что буду походить на не вылезающего из кровати Муктаду, и выхожу прогуляться. Может, оно и лучше, что я делю комнату с таким вот соседом, которому определенно хуже, чем мне. Никогда не брал в расчет, но ведь на свете полно людей, которым куда хреновее моего, верно? У некоторых такие проблемы с головой, что они становятся бездомными, не могут выбраться из кровати, не способны работать или, как в случае с Муктадой, постоянно тревожатся из-за температуры. Получается, в сравнении с ними я… избалованный богатенький мальчик. Приехали, одним поводом для переживаний больше. Ну и кому тогда хуже?

Выхожу в коридор и чуть ли не врезаюсь башкой в гигантскую металлическую этажерку с подносами. Тележку катит служащий, на голове у него трикотажная шапка. От подносов пышет жаром и пахнет свежеприготовленной едой.

– Осторожно! – орет он на меня.

Вот я попал. Мне придется есть. Ну все, теперь все увидят, насколько хреново у меня дела: там, внизу, я не смог съесть вареное яйцо и сейчас ничего не смогу. Что будет, когда я заволнуюсь, человечек у меня в животе начнет затягивать свою веревку, и я блевану прямо в столовой? Хорошенькое начало, нечего сказать.

– Обед! – орет на весь коридор коротышка с не совсем заросшей заячьей губой. Он выскакивает из столовой и прохаживается по всему коридору, до окна и обратно, стуча во все двери. Исключений нет, даже если пациент стоит в раскрытой двери прямо у него перед носом.

– Давай, Кендис! Пошевеливайся, Берни! Ну же, Кейт! Пора есть! Поторопись, Муктада!

– Это Армелио, – говорит кто-то позади меня. Поворачиваюсь – Бобби в своей толстовке с марсианином. – Мы зовем его Президент. Он тут у нас заправляет всем отделением.

– Привет, кто такой? – спрашивает подошедший Армелио.

– Крэйг.

Мы здороваемся за руку.

– Очень рад знакомству! Так, народ! Внимание сюда! У нас новенький! Отлично, дружище! Новый знакомый – это здорово! Пора на обед! Соломон, живо вытряхивайся из комнаты, и чтобы мне без фокусов, иди и ешь! Все идут есть!

Я плетусь в столовую под крики Армелио и плюхаюсь на стул рядом с лысым чуваком, Хамблом. Тот до сих пор талдычит про психологов и яхты.

Интересно, есть ли в госпитале «Аргенон» такая еда, которую я тут же не выблюю? На раздаче стоит Президент Армелио, вручает поднос и оглашает имя, вот так: «Гилнер, это Гилнер – мой новый друг!» Вижу, что дают другим: рыбные наггетсы, телятину под соусом марсала, рвотного цвета пирог с сыром и другие отвратные на вид блюда. Мне же достается куриная грудка карри, не с настоящим жидким соусом, а просто посыпанная какой-то приятной смесью желтых приправок. Еще на подносе пластиковые нож и вилка, чтобы это дело порезать, брокколи (из овощей я его больше всех люблю) и морковный салат с зеленью. Открываю пластиковую крышку и улыбаюсь – что-то повлияло на мой желудок (я сейчас не о Большом Сдвиге, это, скорее, частный, мелкий сдвиг), и я собираюсь все это съесть. Кроме курицы с овощами есть кофе, горячая вода, чайный пакетик, молоко, пакетики с сахаром, солью, перцем, сок, йогурт и одно печенье. Насколько я припоминаю, так и должна выглядеть хорошая еда. Начинаю нарезать куриное мясо.

– У кого есть лишняя соль? – сидящий напротив меня Хамбл водит шеей по сторонам.

– Держи. – Я раскрываю для него пакетик с солью. – Но я бы на твоем месте не подсаживался.

– Смотри, я ничего не слышал, – говорит он и посыпает курицу солью, глядя на меня глазами, обведенными фиолетовыми кругами, как будто ему по ним хорошенько врезали с неделю назад.

– Ну я прямо на полном серьезе думал, что ты один из этих яппи [13] Яппи – субкультура молодых успешных людей, имеющих высокооплачиваемую работу и ведущих активный светский образ жизни. .

– Да нет, – говорю я и кладу кусок курицы в рот: вкусно.

– Тут полно яппи, и ты на них похож. Ну знаешь же, как выглядят богатенькие?

– Ага.

– Им же плевать на остальных. А вот я не такой. Мне есть дело до других. Означает ли это, что я не стану вышибать из кого-то дерьмо? Вовсе не означает – это же моя среда, я в ней вырос. Я вроде как животное.

– Мы все подобны животным, – говорю я. – Особенно сейчас, когда сидим все вместе и едим. На школу похоже.

– А ты не дурак, как я посмотрю. Да, все мы животные, школьники тоже, но в некоторых из нас это сильнее. Вроде как в той книжке «Скотный двор», что я читал: все животные созданы равными, но некоторые равнее прочих. И в реальном мире все равные рождены животными, но в некоторых животного больше. Погоди, я сейчас это запишу.

Хамбл оборачивается и вытягивает с подоконника, где горкой сложены разные настольные игры, лежащий на самом верху «Скрэббл». Выуживает из коробки ручку, вынимает доску, переворачивает и пишет на обратной стороне, которая уже и так зарисована каракулями.

– Хамбл! – окрикивает из дверей Смитти.

– Все, все, не трогаю! – Хамбл поднимает руки. – Это не я!

– Сколько раз тебе говорить: не пиши на доске для «Скрэббла»! Дать тебе бумагу и карандаш?

– Да мне все равно, – говорит Хамбл и показывает на голову: – У меня все вот тут.

Потом он поворачивается ко мне и продолжает разговор как ни в чем не бывало:

– Мы с тобой, может, и равны, но я большее животное, чем ты.

– Угу, – мычу я, думая, что определенно выбрал подходящее место, чтобы сесть.

– Я прирожденный альфа-самец. Поэтому, как только ты вошел, я сразу сделал определенные выводы. Я увидел, что ты молоденький. А в дикой природе, если лев видит молодняк из другого прайда, чужое племя, значит, он убивает и пожирает его, чтобы оставить свое собственное потомство. Но здесь, – тут Хамбл обводит рукой полукруг, поясняя, где именно это «здесь», как будто догадаться об этом сложно, – к сожалению, представляется явная нехватка женщин, готовых принять мой племенной потенциал. Так что ты для меня угрозы не представляешь.