Илья Ильф - Полное собрание сочинений в одном томе

У нас, к сожалению, до сих пор очень плохо себе представляют великую разрушительную силу бумажки, снабженной печатью. Обладая таким удостоверением, человек с покосившимися моральными устоями может в очень короткий срок (еще до 1 июля 1932 года) разорить большую страну. Он может пройти по ней, как Аттила, оставляя позади себя дым пожаров, обуглившиеся останки журнальных редакций, пепел и мусор на месте некогда величественных переукрупненных издательств.

Но Лутфей Гумиров оказался человеком без особенно широких горизонтов. Он не сообразил, что в руках у него находится волшебная лампа Алладина и что теперь он может все.

Он разменялся на мелочи. В Баку он хватал деньги в АзАПП и Азпрофсовете. В Москве он бережно передавал себя на попечение Литфонда. А Литфонд в человека не верит. Литфонд верит в бумагу. Братскому писателю давали деньги, а когда он переутомлялся (человек – не железо), ему предоставляли (сердце – не камень) бесплатные путевки в южные дома отдыха.

Только однажды бедовый Лутфей в своем творчестве поднялся на высоту подлинного искусства – заключил с ГИХЛом договор от имени МАПП, получил тысячу рублей, мапповцам предъявил кукиш, а тысячу взял себе (человек – не железо, сердце – не камень). И все-таки это был не такой уж большой взлет индивидуальности. При помощи бумажки с печатью можно было совершить и более квалифицированные деяния. Например, издать полное собрание опечаток из полного собрания сочинений Андрея Безлошадного (Лошадецкого) в дерматиновом переплете, с суперобложкой и с портретом автора на фоне колес и труб.

Так неужели же Гумиров не оправдал чина крупного дарования, так легко выданного ему разнообразными АПП?

Нет. Оправдал. Так оправдал, что разнообразные АПП спохватились и выкинули интригана из своих железных рядов. Но было уже поздно. Бумаги с печатями остались при братском писателе, а он бежал из родной страны в дружественную РСФСР.

Вскоре в толстых и полутолстых журналах появились переводы с татарского из сочинений Лутфея Гумирова. Замечательны они были тем, что прозаический отрывок из романа «Бурай» («Огонек», № 12) до боли напоминал поэтический отрывок из поэмы «Таныб» («Новый мир», № 2) и стихотворение «В ауле» («Прожектор», № 18). Строго говоря, все это было одно и то же, с небольшими вариациями.

В ауле (стихотворение)

На серых ладонях

Аул Бурай…

Бурай (роман)

Бурай – большое село. Тысяча дворов мигает на серых ладонях… ветром с той стороны Таныба доносились песни салчелар – рабочих-сплавщиков: «Барадганай тургач бер утыр-дым. Лякларым бегряк талганга…»

Таныб (поэма)

Старый Давли,

сплавщик Давли

Нищую песню поет:

«Барадагнай тургач

бер утырдым.

Лякларым бегряк

талганга.

Лутфей не баловал читателя разнообразием. Сноска к стихотворению «В ауле» сообщает: «Бурай – село, где я родился. Автор», сноска к поэме «Таныб»: «Таныб – река, идущая мимо моего аула, в котором я батрачил… Автор».

Но, чтобы потребитель совсем уж не затосковал, Гумиров вводил в свои произведения оптимистическую ноту:

«Пятилетки боится седой капитал. Смерть свою чует седой капитал. Интервентов, вредителей шлет капитал. Готовит войну капитал».

Стихи казались странными, но успокаивали политическая выдержанность автора и то обстоятельство, что произведение переведено с татарского языка.

Тут начинается самое главное.

Лутфей Гумиров не пишет стихов ни по-татарски, ни по-русски. Он сочиняет подстрочный перевод со своих несуществующих произведений и поручает русским поэтам привести его в стихотворный вид.

Так как в подстрочнике есть экзотические слова – Гюльсюм, аллах, муэдзин, то переводчику ничего не стоит слепить восточный стих. В покупателях недостатка тоже нет. Их удовлетворяет обилие идеологии (капитал, капитал, капитал, капитал).

А если кто и подымал голову, то всесильное удостоверение живо сбивало с него спесь.

Так наскреб себе славу в Москве (в культурные татарские центры он показываться боялся) крупный писатель-национал Лутфей Гумиров.

А что, если по такому рецепту станет жить Холодный философ? Довольно легкая у него получится жизнь, у Холодного. Тут и Литфонд, тут и южные берега, и сикоморы, и пальмы, и мертвый час, и горячий песок. А по дороге из Алушты в Гурзуф можно написать поэму из китайской жизни, сделаться, так сказать, кит-поэтом.

Известно, как китайцы живут.

Сперва подстрочный перевод:

«Маленькая Ху-Ху, у которой тростниковая талия, одиноко шла по иностранному сеттльменту, злой белый человек отобрал у нее два таэля, которые дал маленькой Ху-Ху старый изможденный кули Ли Хунчанг. И на все это злой капиталист дал ей две горсти риса, две маленькие, как сердце шанхайского голубя, горсточки риса».

Из жадности кит-поэт никому не дает обработать свой перевод. Сам обработает:

Стихи получились страшные. Но если их подкрепить удостоверением, напечатать их нетрудно.

В таких случаях главное – это удостоверение. «Дано сие тому-сему в том, что он является тем-сем и пишет стихи о том, о сем».

Разве, когда печатали литературные плутни Лутфея Гумирова, в редакциях не знали, что все это – галиматья? Даже если бы стихи были действительно переведены с татарского?

Но там читали не стихи. Там больше интересовались удостоверениями.

А если так, то нужно было печатать в журнале самое удостоверение.

И короче. И яснее. И читателю не так противно.

Позвольте омрачить праздник.

Позвольте явиться на чудные именины советской сатиры не в парадной толстовке, ниспадающей на визиточные брюки, и не с благополучным приветствием, выведенным пером «рондо» на куске рисовальной бумаги. Разрешите прибыть в деловых тапочках, выцветшей голубой майке и замечательных полутеннисных брюках, переделанных из кальсон.

Конечно, легче всего было бы ограничиться шумными аплодисментами, переходящими в овацию, но все же разрешите в гром похвал внести любимую сатирическую ноту.

Дело в следующем. Не очень давно в редакцию явился довольно обыкновенный человек и предложил свое сотрудничество.

– Я, – сказал он, – в общем, не писатель. В общем, я интеллигент умственного труда, бывший гимназист, ныне служащий. Но я, видите, женился, и теперь, вы сами понимаете, мне нужна квартира. А чтобы купить квартиру, мне нужно укрепить свою материальную базу. Вот я и решился взять на себя литературную нагрузку: сочинять что-нибудь.