Ринат Валиуллин - Безумие белых ночей

После того как он разобрался с пульсом и давлением, он зашел в комнату для брифингов, там его уже ждал Свен, помощник командира. Небольшого роста толстенький мужчина с бородкой. Марс получил документацию и передал ее с улыбкой своему помощнику: «На, не потеряй только наш бумажный навигатор». Помощники командиров всегда носили этот тяжелый чемодан. Вот и сейчас, будто Дон Кихот и Санчо Пансо, сели они за большой стол посреди комнаты, за которым летчики готовятся к полету. Стали изучать маршрутные документы, схемы захода в аэропорт назначения. Марс проверил сводку погоды на маршруте, выбрал оптимальный маршрут, определил количество необходимого топлива, выделил запасной аэродром. «Запасной аэродром никогда не помешает человеку с крыльями», — подумал он про себя и усмехнулся. Он уже предвкушал скорое возвращение.

— Чем занимались в пятницу? — держал я в руке бокал с виски, обнимая другой Шилу. Она сидела на моих коленях. Марс сидел напротив, рядом в кресле Вика. В этот вечер он променял ее на виски, неутомимо подливая нам. Беседа была односолодовой, вялотекущей. Все уже хотели спать, но не было сил разойтись по комнатам.

— В театр с Марсом ходили, — поставила на стол стакан Вика.

— Я сто лет не был в театре. Ну, и как там?

— Ничего не изменилось особо: сцена, аплодисменты и буфет. Буфет у них неоправданно дорогой, да и билеты недешевые.

— Виктория! — сделал замечание Марс. — При чем здесь деньги? Я же тебя повел в театр. «Неужели она всегда была так меркантильна? — продолжил он диалог сам с собой. — Меркантильная сволочь, голова которой была забита старыми обидами, будто она специально собирала этот компост, чтобы в момент обычной семейной ссоры вывалить на меня».

— Так буфет не понравился или пьеса? — перебил Артур неловкую паузу, возникшую в атмосфере.

— Пьеса должна быть зажигательной, — сделала выбор Вика.

— Пьесозажигалкой.

— Ага, точно. Слишком много песен, словно не театр, а мюзикл. Пели, надрывая голос, громко, нудно, безнравственно. Диалоги фальшивили до тех пор, пока сверху медленно не спустился занавес.

— А мне понравилось, — вмешался Марс. — Как вам такое? — и он процитировал: — По-моему, это все.

— Ты о чем?

— Ты целуешь меня, а я не чувствую вкуса.

— А что, очень даже содержательно, — улыбнулась Шила.

— Твой голос, словно снег, который медленно кружился в воздухе, то поднимаясь ввысь, то стремительно падая. Я почувствовал себя дворником у сугроба, когда ты сказала, что у тебя есть другой, — пролепетала Вика нарочито высокопарно. — Я так и не поняла, о чем это было, — настаивала Вика. — И в зале душно. Благо, что потом мы пошли прогуляться.

— Куда?

— На Марсово поле. К Вечному огню.

— Марс, что я узнаю, у тебя и в городе есть участок. Сколько соток?

Марс засмеялся беззвучно.

— У костра сидели люди, грелись, — не обращала внимания на шутки Вика.

— Они там не только греются, но еще и еду на огне готовят.

— Да? Горячего не было. Но были звезды, много звезд.

— Звезды круче театра, — подтвердил Марс.

— Почему люди так любят смотреть на звезды? — спросила Шила.

— Яркости в жизни не хватает, — откликнулся Марс и поднял ей навстречу бокал.

— Ты прав. Помнишь, каким ярким все было в детстве. Любая ерунда. Иногда мне кажется, что я уснул крепким детским сном, а взрослая жизнь мне только снится.

— Взрослым становишься, как только начинаешь искать смысл жизни, — вставила между нами реплику Шила.

— Так в чем он? В чем смысл жизни? — посмотрел я на Шилу. — Молчишь. Я тебе так скажу. Сначала полюбить, потом разлюбить, потом чередуй, лавируй, качайся на этих качелях.

— Или в качалке, — засмеялся Марс.

— Качели, как же давно я не качалась на качельках, — закинула голову назад Шила, взявшись нарочито за ручки кресла, в котором мы тонули, будто только что забралась в эти самые качели и встречный воздух начал уже обдувать ее голову.

— Шила, ты качаешься на мне, — обдало мое лицо тоже шелковым ветром ее волос.

— Я же говорю — качели, — веселилась Шила, а ее заброшенная назад голова уже видела, как приближается земля с каждым махом.

С каждым махом топора он был ближе к цели, но земля, на которую с ужасом смотрели те, кто не боялся, прильнув к иллюминаторам, лелея последнюю надежду, что вот-вот самолет возьмет себя в крылья и взмоет снова вверх, приближалась еще быстрее. Уже можно было различить деревья, тропы и ручей, чьи воды лишний раз напомнили о скоротечности жизни. Все были равнодушны к железной падающей птице. Они занимались своими обыденными делами. «Подумаешь, птица, мало ли их здесь летает, мало ли их здесь умерло на наших глазах».

— Да, да, да, как же я тебя люблю, — задрожала она, расплескивая свою страсть по сторонам, вонзая свои ногти в мою спину. Потом обняла ее и въелась в потное тело меня, въелась в него всем существом своего. Мокрое лицо прижалось к моему, но сил целовать уже не было. Всхлипнула пару раз, потом зарыдала. «Вот оно, женское счастье. — Давно уже распрощался я со своим коротким оргазмом. — Женское счастье дольше, глубже, чувственнее». Она, как хорошая машина, заводилась с полоборота, будь то секс или выяснение отношений. Разве можно было такую не любить, а тем более оставлять. Уведут.

Шила быстро уснула.

«Ну вот, увели», — подумал я. Ночью без женщины делать абсолютно нечего. Сколько было ночей, столько и женщин. Остальные не ночи и были — так, жалкое подобие — сумерки. Некоторые из женщин ушли в точку, иные — в тире, одинокие — в себя, мне каждую ночь хотелось уйти в нее, в гитару любви, и играть всю ночь, пусть даже на трех аккордах. Песня закончилась, теперь нужен был сон. Сон, и это тоже стало работой. Я лежал и думал: «Почему Бетховен слушал музыку, а я только гудение, даже не море, а какой-то далекий звон, будто холодильник, который вынужден был постоянно остужать мысли, чтобы те не испортились».

Артур зашел в цветочный магазин.

Весеннего в этом дне было мало, разве что эсэмэска: «Купил тебе луковицы тюльпанов, как ты просила, скоро буду».

«Спасибо, жду», — прочел он на своем телефоне, выйдя из магазина. Эти слова она набрала на экране, а в голове: «От свежих тоже не откажусь».

«Зачем ей луковицы? Может, ей сразу готовых?»

«Ты не понимаешь, — спорил я сам с собой, — будет ныть потом, говорить, что я все перепутал». Сунул я сверток с луком тюльпанов в сумку.

«Дурак», — отозвалось в душе.

«Сам такой». «Вы тоже так считаете?» — улыбнулся я продавщице, что обслуживала меня. «Клиент всегда прав, а если не прав, значит, это не наш клиент. Хотя я почему-то решила, что вы возьмете букет, а вы обошлись луком. Из такого лука в сердце не попасть, разве что сварить суп».