Коллектив авторов - Привет, Апрель!

В лоснящейся движеньем шкуре люда,
в атаку дня, в моторику и шум
шла девушка, пропорциями круто
ломая в складки форменный костюм.

Ее шаги, стучась в каблук и в носик,
подрагивали челку на бочок.
Почесывал каре упругий хвостик
сверкавший белизной воротничок.

Упаковав барсетку, руку с кейсом
по шву костюма пристегнув с утра,
шла как вчера — одним и тем же рейсом,
в одно и то же время — как вчера!

Во вне расправив блузки оторочку,
бровь подведя, ресницу наложив…
Духов мизинец к бусинке на мочку —
и на работу! в офис! в коллектив!

Методикой слепой десятипалой
печатать тексты чувствуя азарт,
девица эта шла походкой бравой,
переставляя ножками асфальт.

Шла быстрым шагом, чтоб без проволочек
включить кофейник вовремя, но тут
ее рыбак хватает поплавочник
без повода: за шиворот — и в пруд!

Бросает ее в тину и в осоку
размашистым движением одним.
Как будто озарен, что нет в ней проку —
бросает, и стоит невозмутим.

Девица в ужас, в крик. А он насадит
опарыша на крюк — и благодать!
С нее стекает хна, помада, катит
тушь по ее щекам. Ему плевать.

Лишь запустив щепотку, как в солонку,
окрест себя, божится — кабы будь
весло в руках — его бы ей вдогонку
дослал бы с целью шваркнуть или ткнуть.

Хоть сапогом, а ей, такой негодной,
задать хороший следует урок.
На то сошел и дрын бы огородный.
Жаль — ни весла, ни дрына, ни сапог!

За то ли, что и впрямь она такая,
а может потому что сам дурак,
но и доска пошла бы от сарая
плашмя наотмашь либо абы как!

Она усердно разгребала тину,
стремясь на сушу. Он же той порой
в пузырь воздушный, вздыбивший ей спину,
нет-нет да ткнет бамбуковой удой.

Плескавшуюся в ряске бестолково,
ее затравкой в нахлысте морил,
и с важным хладнокровьем рыболова
в ответ на визги думал и курил.

Но вот, когда запутавшейся в бредне,
ей выбраться сопутствовал успех,
рыбак очки с оправой в изоленте
поправил к переносице — и в смех!

За ним, будь при делах иль полномочьях,
иль шляющийся, трезв он или пьян,
присутствующий всяк согнулся в корчах,
как на крючок попавшийся ротан.

Смеется и торговка пирожками
и злой мясник с руками в колбасе
и мальчик, что сидит в оконной раме,
и девочка с балкона. Словом, все!

Смеются, в бедолагу пальцем тыча,
переживая бурный интерес.
И всякие слова страшнее ВИЧа
болтают — как кого попутал бес!

Она, дрожа от холода и страха,
благополучных слушала людей:
«Гляди, народ, скорее — вот неряха!
Гляди, какая водоросль на ней!

За эти вот вчерашние обновки,
за сырость, за расхлябанность уже,
еёный благодетель по головке
такую не погладит протеже!

Пожалуй, и никто из персонала
не станет больше ею дорожить:
Она включить кофейник опоздала
и по порядку скрепки разложить.

Из кабинета выйдя «Я не вижу
старания. Не ловишь ты мышей!» —
ее начальник скажет — и на биржу!
что в переводе попросту — в зашей!

«Другая фифа завтра присобачит
ребром ладони марку на конверт!» —
Так рассуждал народ, покуда плачет
девица, носом шмыгая в ответ.

Но, наконец, в разгар пустой забавы,
придушенные, словно из глуши,
ее слова раздались: «Вы не правы!
Ведь я еще чиню карандаши!»

И все затихли. Бывшие во злобе,
вдруг встали все с поникшей головой,
кто прикусив губу, кто целых обе,
лишь тот, кто рот раскрывши — ни одной!

Затихла и торговка пирожками
и злой мясник с руками в колбасе
и мальчик, что сидит в оконной раме,
и девочка с балкона. Словом, все!

Скорбели люди. Многие рыдали,
ссыпая наземь кладези души:
«Ты нас прости. Ведь мы же все не знали
что чинишь ты еще карандаши!

Давай тебя помоем и причешем
и справку на работу отнесем!» —
и каждый начал, в горе безутешен,
сгребать с нее горстями глинозем.

Людей прохожих разные дороги
скрестили мыслью, тронувшей сердца:
«Как мы порой бываем к тем жестоки,
о ком всего не знаем до конца!»