Эдвард Кэри - Кроха

– Во мне росту пять футов пять и одна восьмая дюйма, – говорил он.

– Моя голова доходит тебе до сердца, видишь? Дай-ка я послушаю! Вот, стучит! Это звук Эдмона. Какой ты шумный!

Мы болтали о том о сем, мы держались за руки, а потом он уходил.

Дом был весь напоен этим зудом. Предприятие приносило изрядные барыши, и вдова с наставником смогли приобрести Обезьянник в свою собственность. Едва совершив эту покупку, они принялись декорировать здание по-своему. Стены на нижнем этаже оклеили алой бумагой.

– Всякий раз, когда я оказываюсь на пороге этого дома, – говорил Куртиус, – мне представляется, что я вступаю в необъятное тело титана и что эти красные стены – стенки отделов колоссального человеческого туловища.

Для украшения выставочного зала Куртиус и вдова покупали всякие безделушки, которые находили в лавке театрального реквизита. Они поставили огромные напольные часы, которые на самом деле были цельным куском дерева, вырезанным в форме часов, а циферблат и стрелки были нарисованы, поэтому часы всегда показывали одно и то же время. Под стать этим часам были изящные комоды из крашеных досок, и хотя ни один ящик в комодах не выдвигался, выглядели они как настоящие. На пол положили большие деревянные квадраты, выкрашенные под мрамор. Ночью, когда Жак похрапывал в своем углу, мы с Эдмоном уединялись в зале и бродили от одного предмета к другому, притворяясь, будто мы богатые парижане, осматривающие свои королевские покои. В просторном помещении и впрямь казалось, что ты находишься в великолепном дворце, хотя окна выходили вовсе не на ухоженный парк, а на замызганную мостовую бульвара дю Тампль и на фасад дома доктора Грэма напротив.

– У Тома-Шарля Тикра, владельца типографии, – объявила вдова Эдмону за завтраком, – есть дочь Корнели. Нам следует об этом поразмыслить. Какое это может быть будущее. Весьма завидное будущее!

Мы приобрели еще двух докторов. В феврале 1778 года на пляс Луи ле Гран, площади, где я никогда не была, доктор Франц-Антон Месмер, недавно сбежавший из Вены, устроил клинику. Вскоре у него отбоя не было от пациентов. Он исцелял, как уверяла принесенная мне Эдмоном афишка, все болезни – от паралича до запора, от импотенции до кишечных ветров, от мозолей до герпеса, от ячменя на веке до катаракты, от камней в желчном пузыре до гангрены, от эпилепсии до водянки, от истерии до икоты, от бесплодия до ночного недержания. Он был чудотворец, он возлагал на людей руки, и они ощущали, как на них нисходит неведомая сила. Я познакомилась с доктором Месмером, но не лично, а в восковом обличье. У него было весьма плоское лицо, с почти отсутствующим профилем, словно он с младенчества рос, уткнувшись лицом в сковородку.

Вторым был посланник Свободной Америки доктор Бенджамин Франклин. Этого человека я тоже не видела – в смысле живьем, хотя мой хозяин и вдова были удостоены им аудиенции, однако у меня есть веская причина его помнить. Я особенно благодарна доктору Франклину за его длинные седые волосы, потому как именно благодаря им мне вновь дозволили вернуться в мастерскую – в качестве подмастерья. В те дни времени у нас было в обрез, множество новых голов ждали своего завершения, и моему хозяину требовалась помощь – тут-то обо мне и вспомнили. Самой нудной и отнимающей массу времени работой было покрывать восковые головы волосами. Обычно мы просто надевали на голову парик, потому что в ту пору почти все значительные люди, как мужчины, так и женщины, носили чьи-то чужие волосы – человеческие или конские. Но этот американский доктор предпочитал собственные.

– Данный инструмент, сударь мой, – заметила я, – это длинная игла с кольцом на одном конце и утолщением на острие.

– Верно, Крошка. Откуда ты знаешь?

– Вы же сами меня учили, сударь, в Берне.

– Разве? Действительно, учил. Я и забыл. Но теперь не забуду. А для чего она нужна, знаешь?

– Она нужна для удержания мышечных тканей во время хирургических операций, но вы используете ее для закрепления отдельных волосков на восковом черепе.

– Да, совершенно верно!

– Ей обязательно этим заниматься? – поинтересовалась вдова.

– Да, вдова Пико, чтобы нам успеть вовремя с работой. У нас слишком много заказов!

– Но чтобы никакой болтовни, Крошка! Работай молча!

– Да, мадам!

– Как будто тебя тут нет!

– Да, мадам!

Так состоялось мое триумфальное возвращение. Я тщательно изучила Бенджамина Франклина. Его голова напоминала массивный корнеплод, гигантскую человекообразную картофелину. В нижней части лица имелся двойной морщинистый подбородок, две щеки, подобные двум кускам ветчины, свисали по бокам, а сверху высился массивный лоб. В центре лица торчал нос луковицей, а по обеим сторонам от него располагались серые глаза под набрякшими веками, рот окаймляли изрядные складки кожи.

– Этот господин приехал из самой Америки? – спросила я.

– Да, Крошка, – подтвердил мой наставник.

– Он что, изучает мир, да?

– Можно и так сказать.

– Не ори! – рявкнула вдова.

Волосок за волоском, и мой восковой Франклин скоро стал как две капли воды похож на реального. Я вставляла в восковой череп волоски, срезанные вдовой у старого торговца каштанами на Пон-Нёф, который весьма нуждался в деньгах. С помощью утолщенного кончика иглы я заталкивала конец волоса в воск, а когда убирала иглу, волос там оставался. Эту операцию я проделала несколько тысяч раз, то и дело поглядывая на лежащий передо мной портрет американского доктора. Дешевенькие оттиски его портретов можно было найти повсюду в Париже: на открытках, на табакерках, на спичках, на веерах, даже на ночных горшках – и с неизменной надписью: «Он лишил богов молнии, а тиранов скипетра!»

– Возможно, на сей раз, – рискнула я заметить, любуясь волосяным покровом своей работы, – вы мне заплатите.

– Я же тебе сказала: помалкивай! – отрезала вдова. – Чтоб я тебя не слышала!

– Мы этим займемся, Мари, – сказал наставник. – Обязательно займемся. Наберись терпения.

Завершая покрывать волосами голову американского доктора, я улыбалась. Может быть, я наконец и впрямь стану настоящим членом семьи. А может быть, если моя работа будет высоко оценена, мне даже позволят стать невесткой…

Люди толпами валили поглазеть на восковых Месмера и Франклина. Кое-кого даже допускали среди дня повидать Куртиуса и вдову в мастерской во втором этаже. А я, будучи теперь вовлечена в предприятие, каждый день встречала новых людей. Одним из них был Жан-Антуан Гудон, весьма знаменитый скульптор. Не знай я этого, я бы называла его просто Очередной Лысый Дядечка.