Клэр Фуллер - Горький апельсин

– Военные? – переспросила я. Я знала все способы, как добиться, чтобы собеседник продолжал говорить.

– В свое время Линтонс реквизировали для нужд армии. Сорок седьмой пехотный полк. Американцы. Судя по всему, в голубой гостиной Черчилль с Эйзенхауэром обсуждали высадку в Европе. В саду они устроили просто бог знает что. Я имею в виду – солдаты, а не Черчилль с Эйзенхауэром, хотя тут ни за что нельзя поручиться. В общем, будьте готовы. Либерман хотел предложить вам комнаты внизу. Они больше и роскошнее, и я надеялся, что мы с Карой поживем в городе, но, знаете… мои обстоятельства изменились… – Он улыбнулся. Мне нравилось, что он так много говорит: это означало, что мне говорить не нужно. – Нормально работает только эта ванная и наша, внизу. Надеюсь, вы не очень против чердака.

Я увидела, что он смотрит на две скрученные половинки коврика.

– Тут пахло, – сообщила я.

К своему последнему письму мистер Либерман приложил ключ от боковой двери и, в придачу к схеме маршрута, инструкции, как пройти наверх, в чердачные помещения. Когда я в первый раз поднялась по винтовой лестнице и открыла дверь наверху, вонь так и ударила в лицо: напоминание о тех нескольких последних днях, когда я ухаживала за матерью. Смесь запахов вареных овощей, мочи и страха.

– Я думала, мистер Либерман не будет возражать, если я сниму коврик.

– О, он не будет возражать. – Питер пренебрежительно махнул рукой и прошел к окну, не переставая говорить. – Либерман понятия не имеет, что в доме есть и чего нет. Он прислал мне опись, но она ничему не соответствует. В голубой гостиной по ней значится каминная облицовка работы Уайетта [2] Имеется в виду Джеймс Уайетт (1746–1813) – английский архитектор, работавший в стиле неоклассицизма и неоготики. , но там и камина-то нет, одна зияющая дыра. Парадная лестница должна быть облицована настоящим мрамором, но это явно скальол [3] Скальол – искусственный мрамор. . И теперь, когда над всем этим потрудились сырость и плесень, уже бессмысленно пытаться что-то спасать. Но тут есть свои достоинства: купол совершенно великолепный, а в подвале я нашел десятки бутылок вина, которых нет в описи. – Подмигнув, он наклонился, уперся ладонями в колени и посмотрел в низкое окошко. – Причем, вероятно, все они закупорены. Эту опись словно составили для какого-то другого дома. Я думал, Либерман приезжал сюда, прежде чем купить Линтонс, но теперь сомневаюсь. Вы нашли постель, которую мы вам устроили? – Он не стал дожидаться ответа. – Вот это вид.

Мои две комнатки располагались на западной стороне дома, под самой крышей с ее каминными трубами. На том же этаже размещалось около дюжины комнат, двери которых выходили в коридор, который тянулся с севера на юг. Из всех окон, смотревших на запад, открывался роскошный вид на загубленные сады Линтонса, на тропинки, таящиеся среди буйно разросшихся самшита и тиса, на переплетенные запущенные кусты садовых роз, на упавшие статуи и испоганенные клумбы, на парк с лугом, на усыпальницу, а вдали виднелась темная линия деревьев и лесистые уступы.

– Вы уже обошли поместье? – поинтересовалась я. – А на мосту были?

Мне хотелось, чтобы он ответил «нет». Тогда то, что там (чем бы оно ни было), я смогу открыть сама, одна. При этом я надеялась, что он скажет: да, он видел мост, и тот сделан в палладианском стиле [4] Итальянский архитектор Андреа Палладио (1508–1580) прославился благодаря умению сочетать красоту с практичностью (и относительной дешевизной материалов). Оказал большое влияние на европейскую архитектуру XVI–XVIII вв. , – чтобы я больше не готовилась испытать разочарование.

Палладианский мост: утонченная архитектура меж двух берегов. Чаще всего такую конструкцию венчает храм: каменные балюстрады и колонны, фронтоны и колоннады под свинцовой крышей, потолки с кессонами [5] Кессон – художественно оформленное углубление правильной геометрической формы на потолках, а также на внутренних поверхностях арок и сводов, облегчающее их и улучшающее акустику помещений. , статуи. Охлаждаемый водой летний домик, открытый с обоих торцов и выстроенный богачами для того, чтобы прогуливаться, проходя его насквозь, или проезжать через него в экипаже. Мост, который я себе воображала, поднимался над озером, пересекая его пятью изящными арками, а на балюстрадах вырастал захватывающий дух открытый храм. Все сооружение виделось исполненным приятной симметрии, и замковые камни при этом были украшены тонкой и изысканной резьбой. Не просто мост, не просто средство перебраться с одного берега на другой, а нечто выстроенное ради любви, ради тайных свиданий, ради красоты.

Питер выпрямился.

– Ах да, там же есть мост? Я все собираюсь спуститься к озеру поплавать, но столько дел в доме, да тут еще Кара и винный погреб. – Он пнул ногой свернутую половину ковра и засмеялся: – Хотите избавиться от парочки трупов, да?

Когда я просыпаюсь, рядом никого нет. В животе у меня бурчит, и я уверена, что пропустила обед или завтрак, а может, и то и другое. Но больше всего мне нужен глоток воды. Мне оставили стакан на столике рядом с кроватью, но я могу только скосить на него глаза. Мои руки и ноги больше не подчиняются командам сознания. Те, кто здесь работает, поменяли мне простыни и ночную рубашку, и я со стыдом думаю, как они касались моего больного тела, этих розовых и бурых пятен, этих увядших мышц. От кого-то когда-то я слышала, что с годами тебе становится уютнее в собственной коже, ты снисходительнее относишься ко всем своим складкам и морщинам. Но это не так. Раньше я была крупной женщиной, «пышнотелой», как заметил однажды Питер. А сейчас вся эта плоть растаяла, но кожа осталась, и вот я лежу в ней, словно в луже самой себя. Закрыв глаза, я поворачиваю голову к окну. Сквозь веки светит ярко-алое. Я возвращаюсь.

Золотисто-зеленый свет: день только начинается. Я снова в своей ванной на чердаке. В Линтонсе моих воспоминаний всегда сияет солнце: иногда случалось упасть нескольким каплям дождя и раскатиться грому, но ничего большего. Это мое первое утро здесь, и я собираюсь на озеро. Но сначала я как следует отскребла ванну, раковину и унитаз, вымела волосы, оставшиеся после того, как я содрала куски ковра; их я еще раньше стащила вниз по лестнице, вынесла наружу и закинула на кучу мусора, которую унюхала позади конюшни. Я надела материнские серьги от Хэтти Карнеги [6] Хэтти Карнеги (1886–1956) – американский модельер. В основном занималась организацией бизнеса в области моды (не умея ни кроить, ни рисовать модели). В 1950 году разработала дизайн женской формы для армии США. Ее работы называли «воплощением типично американского стиля». и убедилась, что цепочка с материнским медальоном у меня на шее. Может, это и странно – наряжаться на прогулку, но мне нравилось носить эти вещи, чтобы вспоминать о матери, чтобы при случае поднести руку к уху или к шее – и снова услышать ее голос и увидеть полный любви взгляд, которым она смотрела на меня до того, как ушел отец.