Александр Жулин - Душа убийцы — 2

— Теперь тихо и быстренько! — бросил Стива Барону и, как кошка, подскочил к безвольному телу. Пшеничников лежал на боку. Носком ботинка Стива отвалил тело на спину. Хлынула кровь.

— М-да, — сказал Става и затупленным пыльным носком нажал на подбородок Пшеничникова. Золотой рот раскрылся. — Барон, где же ты?

Барон подвалил, опасливо глянул.

— Разыщи лом! — приказал Стива. Барон повернулся и неторопливо отправился в поиск. Стива сплюнул со злости.

— Высокая помехоустойчивость! — напомнил Леонид Леонидович.

Стива между тем пытался постучать по зубам рукояткой ножа.

— Дайте лом! — закричал Леонид Леонидович. — Куда подевался Барон? Где твоя пассия?

Пока я оправдывался, появился Барон. В руках у него был кусок чугунного рельса.

— Что за болван! — воскликнул Леонид Леонидович.

— А что? — невозмутимо поинтересовался Барон, — по весу, так в самый раз! Разве что держать неудобно, — и недоуменно всех оглядел. — Только я лично зубы не стану выламывать.

— Боишься запачкаться? — кто-то спросил.

— У! — коротко подтвердил.

— Эй, Барон, сколько там может быть золота? — спросил Стива совершенно другим тоном, словно только сейчас увидел Барона.

Барон помолчал, вычисляя. Мы не могли от него оторваться. Монументальная шея была неподвижна, губы слегка шевелились.

— Стойте! — закричал Леонид Леонидович, — замрите немедленно!

Замерли.

— Нет, не то, — говорил Леонид Леонидович, — вспыхнуло и умчалось, — и растирал быстрыми взмахами потный лоб. — Продолжайте, — как-то устало сказал, — импровизируйте!

— Ты где пропадал? — тонко выкрикнул Стива. — Чистеньким хочешь остаться?

— Там, — повел Барон толстой шеей. И тут случилось нежданное. Стива, нервный и злой, не выдержал. Бросив Пшеничникова, метнулся к Барону, схватил за грудки:

— Ах, сволочь, ах, падло!

Но что было такому тяжелому телу до жалких встрясок! Барон почти не качался, в то время как Стива изнемогал от усилий.

— Отставить! — закричал Леонид Леонидович. Что это за выдумки?

— Это не выдумки, — стихая, Стива ответил, — он в самом деле такой!

— Ложь! Все — ложь, все — вранье! — схватился за голову, запричитал Леонид Леонидович.

— Выдумки, ложь и вранье! — я подтвердил.

Но Леонид Леонидович отмахнулся. Сгреб ладонью лицо:

— Игры! Все — детские игры! А все потому, Медедев, стал наступать на меня, — что не пережили вы этого! Пишете конъюнктуру, а мы отдувайся!

— Это уж вовсе не так! — закричал я, разозлившись.

— Это ваши ребята не тянут! Играйте то, что в сценарии, там железно расписано: образ заблудшего хоккеиста, компания…

— Ах, не в этом, поймите, не в этом, Медедев, дело! Это все на поверхности. Глубже, глубже копайте! Покажи исступление, зверство…

— Не понимаю, чего вы хотите, — сказал Стива устало. — Зверство — зачем?

— Зачем выламывать зубы? — и я подхватил. — Все ведь так просто: нарушил режим, звездная мания…

— Оставьте, с вами все ясно! — Краска залила мне лицо. А он говорил уже им: — Содрогнуться зрителя надо заставить, пусть всколыхнется, пусть вздрогнет, очнется! Пусть и оглянется! Если б только понять, что творится в мрачной, нераскрытой душе! — и вдруг умолк, уставился на Барона: — Как людей отучить убивать? Ненавидеть как отучить?

Барон между тем жевал шоколад. Губы его были темны.

Что значит: «с вами все ясно»? — вдруг мне стукнуло в голову.

— Стойте, замрите! — воскликнул Леонид Леонидович. Что делать — мы замерли. Я, помню, подумал, что уж кто особенно должен бы быть недовольным, так это Пшеничников: холодно лежать на земле. Ах, Леонид Леонидович, Леонид Леонидович!

— У? — отвлекся от шоколада Барон.

— Поймите, — вяло взмахнул рукой режиссер, утвердить достоинство жизни, жизни веселой, искрящейся смехом, разодрать мрак блеском вспыхнувшей шутки — вот задача искусства! При чем тут звездная мания? Лепет какой-то!

Несмотря на то, что бил он в меня, взгляд по-прежнему нацелен был на Барона. В то же время и я был в прицеле — я это знал.

— У! — подтвердил тот и принялся за шоколад.

И вдруг Леонид Леонидович, этот одетый толсто и дорого, высокомернейший человек, проворно метнулся в толпу. Зеваки, окружившие съемочную площадку, подались назад. И он исчез. Мы растерянно затоптались. Легкий снежок кружился над нами, но, падая, таял, утолщая слой жидкого месива на асфальте. Стало вдруг зябко. Съемка не шла. Что ему «ясно»? — я думал зло. Какого рожна тогда принял сценарий?

— Замрите, не расходитесь! — командовала девчушка-помреж.

— Ловите, ловите! — послышался неожиданный голос. В толпе началась суета. Кто-то присел, кто-то рванулся, Барон ел шоколад.

Наконец этот «ясновидящий» Леонид Леонидович появился. В руках его волновалась белая грязная курица. С беличьих шкурок кое-где капало. Покрытый ими, как панцирем, шубовладелец держался будто он — Цезарь.

— Держи! — новоявленный Цезарь сунул курицу в ладони Барона. Тот потоптался, но принял. Из пальцев его по-прежнему торчал шоколад, ставший оплывшим, противным каким-то. Свободной рукой Барон заталкивал курицу в сгиб локтя.

— Брось шоколад! — свирепо крикнул Леонид Леонидович.

Барон недоуменно смигиул, но не бросил. С трудом наклонив могучую шею, быстро выхватил остатки шоколада губами.

Курица квохтнула.

— На! — протянул Леонид Леонидович тяжелый топор. — Отруби изменнице голову!

— У?

— Слушай приказ! — зарычал режиссер: — Равняйс-сь! С-смирна-а!

Барон подтянулся.

— Я — генерал! — отклячил свой подбородок Леонид Леонидович. Девчушка-помреж ловко нацепила ему золотые погоны. — Эта курица — подлый предатель, изменник! Изменнику — смерть!

— Предатель?

— У! — подхлестнул Леонид Леонидович.

Дальнейшее нас поразило. Хладнокровно и ловко, будто профессиональный куреубийца, Барон перевернул жертву на спину и плюхнул на ящик, заменяющий плаху. Хохлатка притихла. Палач оттянул пальцами клюв, поднял свoбодной рукой топор… Короткий тупой удар — приговор был исполнен.

— Отлично! — кричал Леонид Леонидович. — Снимайте эти глаза! Этот рот в шоколаде!

Барон тут же утерся. Уставился в камеру.

И тут Стива издал то ли вопль, то ли стон и схватился за голову.

— Что с тобой, Стива? — меня словно дернули за язык.

— Ах, не то! Игры! Все — детские игры!.. Не пережили мы этого!

— Вспыхнуло и умчалось? — я подхватил, короткими, быстрыми взмахами растирая свой лоб. Леонид Леонидович мимолетно взглянул. Отвернулся к Барону.

— Ложь! Все — ложь и вранье! Снами все ясно! — наяривал Стива.

— А что — не вранье? — спрашивал я. — Что нужно выкопать в душе куреубийцы?

— Разве что — мысль о яйце?

— Всмятку?

— В мешочке! — угрюмо и безнадежно возгласил Стива…