Энн Пэтчетт - Предчувствие чуда

– Мы опаздываем, Милтон! – крикнула доктор Свенсон.

Мотор уже работал; по воде стелился голубоватый дымок.

– Если хотите передумать, – тихо сказал Мил-тон, – сейчас самое время.

Пасха уже несся впереди них в своих шлепанцах; опасным крутым ступеням он предпочел еще более рискованный земляной склон, поросший травой и усыпанный камнями. Им предстояло плыть на понтонной лодке. Когда Марина была ребенком, а родители еще жили вместе, отец брал такие на выходные каждое лето. Шлюпки он не любил, зато понтонные лодки считал надежными, как пони – они остойчивые, с низкой посадкой и не делают неожиданных поворотов.

– Все в порядке, – ответила Марина.

Душой она была уже в дороге.

– Не помню, чтобы я разрешала вам взять с собой Пасху, – проворчала доктор Свенсон, когда они подошли к старой посудине с плоским металлическим навесом над палубой.

Мальчишка уже стоял за ее спиной, взявшись за штурвал, и делал вид, что его крутит. Вдоль бортов были аккуратно сложены ящики и коробки. Лодка сидела на воде низко и ровно.

– Вы и не разрешали, – ответил Милтон.

Он подал Марине руку, помогая шагнуть на борт. В этот момент доктор Сингх подумала о нем то же, что уже думала о Бовендерах, – вот бы он поднялся на лодку вслед за ней!

Доктор Свенсон похлопала Пасху по плечу и показала на лини; мальчишка тут же спрыгнул с лодки и отвязал их. Потом уперся ступнями в самый край сходней и толкнул лодку. Она отплывала все дальше и дальше, на одну ужасную секунду Марина подумала, что Пасха останется на берегу, но тут он ловко и упруго прыгнул на палубу.

– Счастливого плавания! – крикнул Милтон и поднял руку.

Он стоял на пристани один, с таким лицом, словно провожал «Лузитанию». И рукой махал, как будто не прощался, а подавал сигнал к бегству.

Пасха уже уверенно стоял у штурвала. Он вывел лодку на течение и с серьезным видом изучал горизонт. Доктор Свенсон ушла под навес и закрыла зонтик. Марина бросила сумку к ногам и ухватилась за релинг. Милтон все еще стоял на пристани, подняв руку и становясь все меньше и меньше. Милый Мил-тон. Она помахала ему. Она так и не поблагодарила его за все. После стольких потраченных впустую часов, в которые можно было бы обсудить все на свете, она расставалась с Милтоном впопыхах, не зная ни куда направляется, ни когда вернется. Впрочем, сейчас это было уже не важно. Лишь оказавшись посреди реки, Марина осознала всю ее огромность. Небо было усеяно белыми облаками, которые, казалось, сгущались и редели одновременно – все зависело от того, с какой стороны смотреть. Некоторые ненадолго загораживали солнце, и тогда становилось чуть прохладнее, а ветерок разгонял насекомых. Птицы срывались с берегов и скользили над водой. Марина представила, как Андерс подносил к глазам бинокль и смотрел на них. Как, наверное, он был счастлив вырваться наконец из Манауса! А Марина только сейчас, в лодке, осознала, какое невероятное облегчение может подарить вода.

– Как тут красиво, – сказала она единственному члену экспедиции, который мог ее слышать.

– Да, всегда приятно возвращаться домой, – отозвалась доктор Свенсон.

По Риу-Негру плыли баржи и буксиры, водные такси с бурыми от старости тростниковыми крышами, на которых гнездились речные ласточки, каноэ, выдолбленные из толстых бревен. В таких каноэ умещались целые семьи – родители, бабушки, сестры с грудными младенцами, братья, тетки с раскрытыми зонтиками – их было столько, что края лодки оказывались чуть ли не вровень с мутной речной водой; управлял каноэ один человек, сидевший с веслом на корме. Лодки поменьше жались к берегам, а белые, как парадный морской мундир, круизные суда гордо плыли по самой середине реки. Ветерок шевелил влажные волосы Пасхи. Мальчик стоял у штурвала, бдительно посматривая по сторонам. Он сбрасывал скорость, чтобы не задеть маленькую лодку, и махал рукой большим судам, оказывавшим такую же услугу ему. На реке действовали свои правила этикета. Иногда Пасха оглядывался назад, кивал Марине и доктору Свенсон, и те кивали в ответ.

– Он будет управлять всю дорогу? – спросила Марина, не представлявшая, далеко ли им плыть.

Доктор Свенсон кивнула.

– Ему нравится. – Она сидела на ящике с мясным рагу, а Марина стояла. – Какой мальчишка не хочет управлять лодкой? Это повышает его престиж в племени. Обычно понтоном управляю я или Пасха, больше никто. Кое у кого есть старенькие моторки – мужчины давным-давно их на что-то выменяли, – но с понтонной лодкой никто из них не управится. Когда они видят, как я доверяю Пасхе, то тоже демонстрируют к нему уважение. Он и мотор может починить – сам в нем разобрался.

Марина не считала себя великим педагогом, но, на ее взгляд, Пасхе рано было и управлять лодкой, и ремонтировать мотор, и гулять в одиночку по ночному городу. Правда, где-то полчаса назад она видела карапуза лет пяти, в одиночку плывшего в маленьком долбленом каноэ; он размеренно работал веслом, а на носу лодки лежало копье.

– Сколько Пасхе лет?

Доктор Свенсон сощурилась:

– Я должна его спросить?

Раз доктора Свенсон не изменили ни время, ни опыт, ни география, ни климат, тогда, может, и Марина не особо изменилась со времен студенчества? Или даже со времен начальной школы?

– Простите. – Марина не собиралась сдаваться. – Я знаю о лакаши лишь из вашей статьи, а вы там ничего не пишете о том, как они фиксируют время. Члены племени знают возраст друг друга? Родители Пасхи знают, сколько ему?

– Доктор Сингх, вы без конца что-то предполагаете. Это в ваших правилах? Признаться, в докторе Экмане меня восхищала одна вещь – никакой предвзятости, открытое сознание, присущее истинным ученым. Предполагаю, что он всегда был очень аккуратным в своих научных выводах. Возможно, при других обстоятельствах я бы попросила его остаться в моем проекте.

Марину нисколько не смутила эта похвала Андерсу. Она прекрасно помнила, какую роль играли комплименты в педагогике доктора Свенсон. Они применялись не для поощрения одного человека, а для того, чтобы прихлопнуть другого. Доктор Сингх лишь пожалела, что не может передать эти слова Андерсу. Тот наверняка был бы потрясен добротой доктора Свен-сон. Пусть и явленной ему посмертно.

– Вот вы предполагаете, что Пасха – лакаши. Нет, он не лакаши. Я не знаю точно, откуда он, поскольку он просто появился в одно прекрасное утро в нашем лагере, глухой ребенок, не способный ничего о себе поведать. Последуй я вашему примеру, то предположила бы, что Пасха из племени хуммокка – судя по форме головы и расположению носовых пазух. У хуммокка последние выражены меньше, чем у лакаши. Их лица не такие плоские, а чуть более выпуклые, правда, разница незначительная. Хуммокка также немного меньше ростом, и это возвращает нас к вашему вопросу о возрасте Пасхи. Я говорю все это, основываясь на единственном кратком и неприятном контакте с данным племенем, имевшем место много лет назад. Впрочем, страх порой существенно обостряет восприятие. Я до сих пор так живо помню головы хуммокка, словно препарировала одну из них.