Юрий Поляков - Треугольная жизнь [сборник litres]

– Какая еще Лизка? – Вета возмущенно открыла антрацитовые глаза.

– Не Лизка, а Лиска – маленькая такая лисичка, и очень молоденькая.

– Почему это я – лиска? Я не рыжая и не хитрая! Ты думаешь, я специально папу попросила?

– Ничего я не думаю. Эскейперам думать не положено.

– Я тебе уже объяснила: нет такого слова – эскейпер.

– Есть.

– Нет!

– Есть.

– Ладно, если ты такой полиглот, скажи мне, как будет по-английски «я беременна»?

– Нет такого слова! – похолодел он.

– Есть такое слово.

– Ты сказала отцу?

– Нет еще.

– Не говори. Может, просто задержка – так иногда бывает.

– Вряд ли. Я схожу к врачу… Но, знаешь, кажется, во мне уже что-то тикает…

Накануне отлета, в воскресенье, Башмаков решил все-таки объясниться с Катей и даже мысленно репетировал свой монолог во время прощальной утренней пробежки. Он трусил привычным маршрутом, кивал знакомым бегунам, то ускорял, то замедлял движение вспотевшего тела, а тем временем душа его не просто вспотела – душа была в мыле и металась между всеми этими дурацкими «очень сильное чувство!», «это сильней меня!», «ты должна меня понять!», «бывают в жизни минуты!».

«Хренуты!» – как сказал бы Игнашечкин.

Пробегая мимо храма в последний раз, Башмаков вдруг решил зайти и укрепить себя, поставив свечку, но вовремя сообразил, что в спортивном костюме и кроссовках в храм забегать неловко. Да и ставить свечку Праведнице Анне в связи с побегом из семьи неприлично. Принимая душ, он наконец нашел нужные слова, окончательно выстроил прощальный монолог, но Катя визгливо отругала его за воду на полу ванной, Олег Трудович обиделся и решил, чтобы снова собраться с духом, поменять воду в аквариуме, чего давно уже не делал.

Честно говоря, в последнее время, занятый в основном Ветой, Башмаков почти забросил рыбное свое хозяйство. Аквариум зарос, трава, переплетясь, осела почти до гальки, покрытой толстым слоем ила, готового взбаламутиться от любого движения. Стекла подернулись бархатистым салатовым налетом, а кое-где появились даже темно-зеленые комки, напоминающие намокший войлок. Рыбок почти не было видно в этих остекленных подводных джунглях…

Он нагрел в эмалированном баке, не доводя до кипения, воду и оставил остывать. Затем через резиновый шланг слил старую, настоявшуюся, пахнущую озерной гнильцой воду, осторожно, чтобы не повредить корни, вынул из грунта растения и сложил в специальный лоток. Потом Башмаков собрал в отдельную баночку всех улиток и, на мелководье легко выловив рыбок, поместил их во временные банки. У него даже мелькнула мысль сразу отсадить сомиков, но он не стал этого делать, опасаясь вызвать Катины подозрения.

Странное дело! С одной стороны, он, как честный эскейпер, собирается вывалить супруге все как есть, а с другой – боится вызвать Катины подозрения.

Продолжая аквариумные работы, Башмаков переложил гальку в тазик и промывал ее в ванной, сливая и сливая воду до тех пор, пока не очистил от накопившейся гнили. Потом песочком оттер зеленую цветь со стекол аквариума и с раковины-грота. Теперь надо было вернуть все на место: насыпать гальку, установить раковину, укоренить растения и осторожно, через шланг, залить новую воду. Дальше оставалось каждую рыбку прополоснуть для дезинфекции в слабеньком растворе соли. Перед тем как запустить живность, Башмаков долго сидел перед обновленным аквариумом. Свежая вода, в отличие от прежней, настоявшейся, была белесо-голубой. И мертвой: ни снующих рыбок, ни медлительных улиток, ни бархатного ила, ни подгнивших желтых стебельков, ни пустотелых раковин, ни копошливых мотылей, похожих на ожившие крошечные кровяные колбаски… Ничего! Наверное, именно так выглядит начало новой жизни с новой женщиной.

Он решил поговорить с Катей после ужина, но после ужина показывали фильм «Москва слезам не верит», и они сообща в десятый, наверное, раз до слез переживали за юную лимитчицу, Катину тезку, завоевывающую жестокую столицу. Башмаков представил себе, что никуда он завтра не летит, остается с Катей, а Вета, наоборот, исчезает. Куда? Неважно – просто исчезает. Проходит двадцать, нет, пятнадцать лет. Ему – под шестьдесят. Кате – тоже. Открывается дверь – и входит Вета, тоже уже не юная, а с ней девочка… Нет, девушка… Нет, все-таки лучше девочка. «Это твоя дочь», – тихо говорит Вета…

– Тапочкин, ложимся! – приказала жена, выключая телевизор.

Лежа в постели, Олег Трудович вдруг осознал, что если он скажет все сейчас, то Катя как женщина станет для него навсегда недоступна, а он, как на грех, вдруг почувствовал небывалую, прямо-таки ошеломляющую потребность в ее плоти.

«Скажу потом», – решил он.

Катя тоже была в аппетите. Такого уже давно не случалось. Их слаженные объятия напоминали, грубо говоря, движения пары фигуристов, катающихся вместе бог знает сколько лет. Они не проронили ни слова, объясняясь дыханием.

Когда вернулись мысли, Олег Трудович понял: признаться сейчас будет чудовищной подлостью.

– Ну, Тапочкин, – Катя с благодарностью склонилась над мужем и включила лампу, чтобы получше рассмотреть его, – теперь-то я знаю, на что ты способен… И пощады не жди!

– Я и не жду.

– Погоди-ка! А у тебя прыщик на щеке. Свеженький. Давай я выдавлю!

Эскейпер хотел снова набрать Ветин номер, но в снятой трубке вместо длинного гудка вдруг услышал ее голос:

– Алло, это я…

– Наконец-то! Ну нельзя же так!

– Извини, так получилось…

– Ты где? У врача? Что он сказал?

– Я не у врача. Я внизу.

– В каком смысле?

– Я внизу, около твоего дома.

– Зачем ты приехала? Я же просил!

– Так получилось.

Башмаков с трубкой выскочил на балкон и увидел внизу, рядом с «Фордом» и «Газелью» розовый джипик. Вета – в белом коротком платьице – стояла, запрокинув голову и прижав мобильный телефон к уху. Телефона видно не было, и казалось, она держится рукой за щеку. Анатолич и водила, оторвавшись от мотора, с удивлением взирали на девушку.

– Ну, здравствуй, эскейперчик! – Башмаков услышал в трубке Ветин голос и увидел, как она махнула ему ладошкой.

В ответ он поднял руку в каком-то идиотском индейском приветствии. Его поразило, что фигурка Веты отсюда, с одиннадцатого этажа, кажется крошечной, а голос звучит громко и отчетливо. Маленькая Вета и большой голос…

Маленькая Вета снова помахала Олегу Трудовичу, а большой голос сообщил:

– Я не одна.

– В каком смысле?

Анатолич и водила, изумленные таким балконно-телефонным способом общения, тоже задрали головы и смотрели теперь на эскейпера. Затем «газельщик» повернулся к бывшему полковнику, спрашивая, должно быть, тот ли это самый исчезнувший заказчик. Анатолич кивнул задранной головой.