Юрий Поляков - Красный телефон [сборник]

Поэтический дар у нее был скромный, к тому же растраченный в основном на общественную работу и борьбу за мир, но несколько хороших стихотворений в ее сборниках найти можно. Екатерина Шевелева и стала главным прототипом «бабушки русской поэзии», хотя обостренный интерес к молодым темпераментным поэтам позаимствован у другой литературной львицы того времени…

Летом 1995-го я, закончив «Козленка…», отправил рукопись в «Ашет», но получил холодный отказ: французов не заинтересовала сатира на ельцинскую Россию, которая, напялив общечеловеческие ценности, напоминала доярку в трико от Юдашкина. Тогда, как, впрочем, и сейчас, на Западе ценились насмешки и издевки над советской эпохой, особенно над Сталиным. Помню, меня поразило, с каким сладострастным торжеством Василий Аксенов в киноромане «Московская сага» описывал запор, случившийся у вождя. Можно подумать, у самого Василия Павловича проблем с кишечником никогда не было.

Я дал почитать рукопись Гурвичу и, зная неторопливость издателей, ждал ответа недели через две. Вдруг вечером следующего дня он позвонил мне и сказал, что через полчаса подъедет к моему дому на Хорошевском шоссе. В его «Ладе», припаркованной у мемориального камня на месте гибели Валерия Чкалова, мы и подписали договор. Саша рассказал, что читал ночь напролет и хохотал, мешая спать жене. Только вот жаль, взгрустнул он, вся эта уморительно смешная история интересна тем немногим, кто так или иначе связан с литературой. Он ошибся: первый тираж романа разлетелся мгновенно, и сразу пошли переиздания.

Именно Александр Гурвич выдвинул в 1996-м «Козленка…» на соискание «Русского Букера», учрежденного двумя годами раньше. Роман попал даже в длинный список. Странно, ведь я всласть порезвился над вымышленной «Бейкеровской премией», которую мой герой Витек Акашин («акаша» в эзотерике – что-то вроде информационного поля Вселенной) получил за толстую папку с чистыми листами. Правда, в короткий список роман уже не допустили. И хотя «Козленок…» имел шумный читательский успех, превзойдя по тиражам издания всех тогдашних букеровских лауреатов вместе взятых, критика книгу почти не заметила. Либералы, как и предупреждала Алла Шевелкина, попросту перекрыли мне кислород. А патриотам я показался слишком насмешливым. «Юра, почему вы все время иронизируете, ведь страна гибнет?!» – укорял меня Валентин Распутин, на лице которого я ни разу не видел подобия улыбки.

Впрочем, бывали исключения: «Козленка…» перепечатал в «Роман-газете» Валерий Ганичев, в прошлом партийно-комсомольский деятель, ставший истовым православным почвенником. Когда в конце 1990-х мы очутились в Иерусалиме, в Храме Гроба Господня, он прямо на пороге пал на колени и пополз к святыне, стуча лбом об пол с такой костяной силой, что даже видавшие виды местные монахи удивленно переглядывались. Какие свои грехи замаливал бывший номенклатурщик, можно лишь догадываться. Но в любом случае благодаря «Роман-газете» «Козленок…» разошелся по библиотекам страны…

В 1997 году в моем собрании сочинений «Козленок…» выходил пятым или шестым изданием, что по тем временам, когда русская проза была вообще не востребована, казалось чем-то сверхъестественным. На сегодня количество переизданий романа-эпиграммы, включая переводы, перевалило за тридцать, а это – твердое второе место в отечественной литературе конца XX и начала XXI века. Первое уверенно занимает знаменитый роман Владимира Богомолова «Момент истины», который я сам перечитывал раз пять. Но если брать в расчет только книги, написанные после 1991 года, «Козленок…» – абсолютный чемпион, оставивший позади даже популярных в те годы Пелевина и Сорокина с их соответственно делириумной и фекальной прозой. Увы, приходится самому напоминать об этом факте, так как объективности от критиков я давно уже не жду.

В 2001 году «Козленок…» впервые был переведен на иностранный язык – сербский. Вышел он в издательстве «Цептер». Да, в том самом «Цептере», который выпускает кастрюли и сковородки. Я познакомился и с хозяином фирмы, оказавшимся сербом с характерной южнославянской фамилией, а псевдоним Цептер он взял для того, чтобы товар лучше расходился в Европе, где немецким именам доверяют как-то больше. Цейс, Цеппелин, Цеткин, Цептер… Он пригласил нас отужинать в своем особняке в центре Белграда, лежавшего в руинах после американских бомбежек. В окне виднелся за высоким забором большой темный дом без признаков жизни. «Это вилла Милошевича…» – тихо объяснила моя переводчица Радмила Мечанин. Бывший президент Югославии в те годы уже томился в казематах Гаагского трибунала, где и умер при странных обстоятельствах. Презентация «Козленка…» была многолюдна, широко освещалась в прессе. Выступали видные местные писатели и удивлялись, мол, насколько точно русский автор изобразил ситуацию, царящую в современной сербской литературе. Схожие оценки я слышал потом в Будапеште, Братиславе, Шанхае, Баку, Варшаве, Армении и далее по глобусу…

В начале 1998 года мне позвонил Вячеслав Шалевич, художественный руководитель недавно созданного Театра имени Рубена Симонова. Своим неповторимым вальяжным басом он сообщил, что хочет поставить «Козленка…» на сцене. Срочно нужна инсценировка! Но я еще помнил, как три года меня безрезультатно мучили и морочили в Академическом театре имени Маяковского с постановкой «Апофегея», о чем подробно рассказано в эссе «Драмы прозаика». В итоге вышел «пшик», точнее – «пшиш». Не желая повторять бесплодных усилий, я предложил: пусть театр сам закажет инсценировку опытному драматургу. Шалевич почему-то выбрал Елену И., литературную даму с гриппозным лицом и голоском отличницы. Мне она была известна как хорошая поэтесса, ставшая победительницей телепередачи «Стихоборье», которую я в 1994–1996 годах придумал и вел на канале «Российские университеты». В качестве приза мы при поддержке «Союза реалистов» выпустили сборник ее стихов «Лишние слезы» – милую исповедь тонкой горожанки, чья лирическая героиня любит одного, спит с другим, а замужем за третьим.

Но как автор инсценировки И. меня страшно разочаровала: выдала такую непрофессиональную ерунду, что я просто оторопел, возмутился и все переделал. Потом, правда, кое-что добавил в пьесу, взяв из текста романа, Эдуард Ливнев – постановщик. Тогда я жутко злился и даже при встречах с Еленой воротил нос в сторону, но теперь я благодарен: именно во время переписывания ее отчаянной халтуры мне впервые пришла в голову мысль засесть за оригинальную пьесу, что я и сделал, сочинив через год «Левую грудь Афродиты».