Том Шарп - Дальний умысел

— Это тебе зачем? — спросила Соня. Хатчмейер взмахнул ножом и схватился за леер.

— Чтоб нам в берег не врезаться! — прокричал он, когда яхта вдруг бешено понеслась вперед. Он прополз по палубе, рубя канаты направо и налево, и вскоре забарахтался среди обвисшей парусины. Когда он высвободился, яхту уже не мчало; она плясала на месте.

— Ну и зря, — сказала Соня. — Мне все это здорово нравилось.

— А мне нет, — сказал Хатчмейер, вперившись взглядом в темноту. Понять, где они находятся, было невозможно. Небо нависло черным пологом, а огни вдоль берегов куда-то подевались. Деться им было некуда: стало быть, яхта в открытом море.

— Господи, — угрюмо сказал Хатчмейер. Соня весело играла со штурвалом. Шторм, океан, темная ночь — приключение хоть куда. Это будило в ней боевой настрой — есть с чем помериться силами. Кроме того, уныние Хатчмейера было ей на руку. Вот она и отвлекла наконец его мысли от Пипера, а заодно и от самой себя. Шторм на море не благоприятствует соблазнителям, и попытки Хатчмейера в этом направлении были довольно неуклюжи, тем более что Соня сразу налегла на шотландское виски. И теперь, когда их вздымало и опускало на волнах, она была в море как дома.

Пересидим шторм и осмотримся, — сказал Хатчмейер, но Соня жаждала действия.

— Запусти мотор, — сказала она.

— За каким чертом? Мы же не знаем, где мы. Еще угодим на мель.

— Мне нужно, чтоб ветер трепал мои волосы и пенные брызги летели в лицо, — продекламировала Соня.

— Пенные брызги? — сипло переспросил Хатчмейер.

— И чтоб настоящий мужчина твердо стоял у руля…

— Мужчина у руля — это можно, — сказал Хатчмейер, отбирая у нее штурвал.

— Да, настоящий мужчина — соль в жилах и сердце как парус. Чтоб заиграла кровь.

— Кровь чтоб заиграла, — проворчал Хатчмейер. — Погоди, вот напоремся на скалу — заиграет у тебя кровь. Черт меня дернул тебя послушаться. Это же надо — выйти в море в такую ночь.

— А ты бы не меня слушал, а прогноз погоды, — сказала Соня. — Прогноз погоды надо слушать, а не меня. Я всего-то и сказала…

— И так помню, что ты сказала. «Давай покатаемся по заливу». Называется «всего-то».

— Вот и катаемся. Бросаем вызов стихиям. По-моему, так просто все замечательно.

Хатчмейер не видел в этом ничего замечательного. Мокрый, иззябший и замызганный, он держался за штурвал и выискивал глазами в темноте береговую линию. Ее нигде не было.

«Шла бы ты к стихиям со своим вызовом», — горько думал Хатчмейер и удивлялся, почему женщины вообще так легко отрываются от действительности.

Его размышления нашли бы отклик в душе Пипера. Бэби и впрямь преобразилась. Вместо чуткого и восприимчивого существа, описанного в его дневнике, перед ним была необычайно хваткая, напористая женщина, во что бы то ни стало решившая вытащить его из дому среди ненастной, совершенно не располагающей к бегству ночи. Вдобавок она твердо вознамерилась бежать вместе с ним; а такой поступок, на взгляд Пипера, настолько ухудшил бы его натянутые отношения с мистером Хатчмейером, что тут, пожалуй, и бегством не спасешься. Он излагал это Бэби по пути вслед за нею из гостиной в холл.

— Но ведь не можем же мы так просто уйти вдвоем среди ночи? — возражал он, остановившись на мозаичном изображении котла кипящей целлюлозы. Хатчмейер сверлил его глазами с громадного портрета на стене.

— Почему не можем? — спросила Бэби, чей мелодраматический накал под этими возвышенными сводами, казалось, еще усилился.

Пипер поискал убедительный ответ и не нашел ничего лучше, чем сказать, что Хатчмейеру это, очевидно, не понравится. Бэби зловеще расхохоталась.

— Ничего, проглотит, — сказала она, и прежде чем Пипер успел заметить в ответ, что такое испытание глотательных способностей Хатчмейера чревато убытками лично для него, Пипера, и что он все же предпочел бы дальше морочить Хатчмейеру голову насчет авторства «Девства», нежели рисковать куда больше, сбежав с его женой. Бэби снова схватила его за руку и потащила вверх по ренессансной лестнице.

— Собирайся как можно скорее, — сказала она шепотом перед дверью спальни-будуара.

— Конечно, однако… — Пипер тоже невольно перешел на шепот. Но Бэби уже исчезла. Пипер вошел в спальню и зажег свет. Его чемодан, привалившийся к стене, был чужд всякой мысли о бегстве. Пипер затворил дверь и стал размышлять, как быть дальше. Эта женщина просто с ума сошла, если думает, что он… Пипер побрел через комнату к окну, пытаясь убедить себя, что все это происходит не с ним. Жуткое ощущение галлюцинации возникло у него, еще когда он ступил на берег в Нью-Йорке. Кругом какие-то оголтелые безумцы, тут же претворяющие в действие любой свой бред. «Стреляют с первого взгляда» — это выражение, пришедшее ему на ум, претворилось в действительность через пять минут, когда Пипер, оставив раскрытый чемодан, открыл дверь будуара, высунул голову в коридор и завидел Бэби с большим револьвером в руке. Он живо попятился; еще миг — и она вошла.

— Положи-ка это к себе, — сказала она.

— Это положить? — спросил Пипер, не отводя глаз от револьвера.

— На всякий случай, — сказала Бэби. — Мало ли, кто знает.

Пипер знал. Он боком обошел ложе и замотал головой.

— Поймите же… — начал он, но Бэби уже выдвигала ящики туалетного столика и бросала его белье на постель.

— Не трать время на разговоры. Бери чемодан, — сказала она. — Ветер стихает. Они могут вернуться в любую минуту.

Пипер с надеждой поглядел на окно. Если бы они вернулись сейчас, пока еще не поздно…

— Я все-таки думаю, нам это нужно еще обсудить, — сказал он. Бэби оставила ящики и повернулась к нему. Ее туго натянутое лицо было озарено светом несбыточных мечтаний. Она стала сразу всеми героинями всех прочитанных романов, всеми женщинами, которые гордо следовали за мужьями в Сибирь или по пепелищам опустошенного Гражданской войной Юга. Она их превосходила: она вдохновляла и охраняла этого несчастного юношу и отнюдь не собиралась упустить свою единственную возможность самоутверждения. Позади оставался Хатчмейер, годы, проведенные в рабстве у скуки и фальши, годы косметических операций и наигранных увлечений; впереди был Пипер, сознание своей нужности, новая жизнь, наделенная смыслом и значением, посвященная молодому гениальному писателю. И в этот наивысший жертвенный миг, венчающий долгие годы ожидания он заколебался. Глаза Бэби наполнились слезами; она с мольбой воздела руки.

— Неужели ты не понимаешь, что это значит? — спросила она. Пипер беспомощно глядел на нее. Он отлично понимал, что это значит. Он был один на один в огромном доме с ополоумевшей женою самого богатого и самого влиятельного американского издателя, и она предлагала ему, Пиперу, совместное бегство. Если он не согласится, она почти наверняка расскажет Хатчмейеру подлинную историю «Девства» или изобретет что-нибудь не менее устрашающее — например, что он ее пытался соблазнить. А тут еще и револьвер, лежавший на постели, куда она его бросила. Пипер искоса глянул на него; тем временем Бэби шагнула вперед, роняя слезы и обронив вместе с ними одну контактную линзу. Она пошарила рукой по покрывалу и наткнулась на револьвер. Пипер больше не колебался. Он схватил чемодан, шлепнул его на постель поверх револьвера и принялся торопливо укладываться. Он не останавливался, пока не было уложено все: рубашки, брюки, гроссбухи, ручки и бутыль Уотерменовских Полуночных чернил. Наконец он сел на чемодан, замкнул его и только тогда повернулся к ней. Бэби все еще шарила по постели.