Николай Пономарев - Точка бифуркации

Мурзя, подложив под голову руку, заснула за столом. Я хотел перенести её в свою комнату и положить рядом с Вжик. Взялся Валерка. Он не слишком ловкий и, перенося Мурзю, стукнул головой о дверной косяк. Раздалось их синхронное «Чёрт!». Валерка сбегал в ванную, намочил свой платок и приложил к шишке на голове Мурзи. Она похихикала над его стараниями, но вскоре заснула. Я убрал со стола остатки еды, собирался уносить и сам стол. Валерка упросил оставить, заявив, что хочет спать непременно под столом. Что он вступает во взрослость и этот навык ему может пригодиться. Подложив под голову руку на манер Мурзи, Валерка и вправду быстро уснул. Тогда на родительскую кровать прилёг и я. Не расстилая.

Зимние каникулы созданы для поездок к родственникам и знакомым. В первые дни мы ездили к бабушкам и дедушкам.

Бабушка и дедушка с маминой стороны живут на противоположной окраине города. К ним ехать через весь город. Дедушка раньше работал в столярной мастерской, а бабушка занималась своим маленьким садом. От них маме передалась страсть вычерчивать и высаживать. Мама терпеливо объясняла им, что моя куртка не тонкая для зимы, в ней дорогой утеплитель, который может держать тепло в минус сорок. А обморозился я, потому что сам дурак, нужно ходить греться.

С папиной стороны живут в самом центре. Рядом с трамвайной остановкой, недалеко от Музыкального театра. У них я бывал чаще, иногда заезжая с тренировок или чтобы передать остро необходимую мелкую ерундовину. Дедушка был инженером, а бабушка – учителем математики. Они долго ворчали, что я совсем перестал появляться. На это папа отвечал, что я загружен занятиями по самое не могу. И добавлял: десятый класс – определяющий.

Вообще, мне повезло. Дедушки и бабушки отличались хорошим здоровьем. У моих друзей было не так. Экология в нашем городе плохая, и дожить до пенсии – уже своего рода геройство. А ведь это прекрасно, когда родители или прародители живут долго. Чтобы, как мои, радоваться успехам внука. Танцевальным или математическим. Вручили мне деньги, хотя я никогда в них и не нуждался. Но у меня же поездки. А что? А вдруг? Хотел отдать родителям, но закинул в один из ящиков стола и забыл. Наткнусь на них в сентябре.

Девятого приехала Марина. Я съездил в Цветнополье и восьмого, но двери были закрыты.

– Как Чукала? – спросил я.

– Хорошо, – ответила она. – Бабушка только болеет.

Дальше мы перешли к разговору о литературе. Каникулы в Чукале прошли за чтением, и Марина пересказывала мне последнее. Пытаясь понять мир через книги, она постоянно спотыкалась о непонятное. Например, как объяснить такое: «выхлопная труба заверещала, как стая жаворонков над летним полем» у Ремарка? Или шуршание шин? Свист компрессора? Или шум двигателя автобуса, идущего до Чукалы? Когда автобус стоит, салон вибрирует. При движении тоже, но другим образом. И это всё. Не считая того, что он трясётся на выбоинах. Дорога там плохая.

– Сколько бы я ни читала, – сказала Марина, – не могу уловить суть звука. Герои книг живут в чудесном мире, которого у меня нет.

– У тебя есть кнопки? – спросил я.

– Не понимаю.

Я взял со стола карандаш и написал: «Кнопки».

Кнопки нашлись.

– Положи руку на стол.

В конце концов, настукивал же я мелодии пальцем. Взяв горсть кнопок, швырнул на стол. Марина недоверчиво посмотрела на меня.

– Это стая жаворонков, только они пищат. А верещать – это чуть сильнее вибрации, это надо с потолка их подбрасывать.

Марина улыбнулась, а я взял стиральную резинку и провёл ей по руке, показывая, что такое шуршание шин. Свист компрессора я показать не мог. У меня скромная фантазия.

Вжик приехала одиннадцатого. Привезла каждому по колокольчику, плитке шоколада и магниту на холодильник. Сообщила, что раньше эти колокольчики заменяли сотовые телефоны и теперь мы можем возродить давние традиции, звонить друг другу таким способом. Валерка тут же сказал, что вообще-то они для рогатого скота, но если Вжик, как корова, потеряется, то может ударить в колокольный набат. Следующие три минуты Вжик карала Валерку собственной сумкой. В порыве посшибали в классе половину парт. Историчка, увидев такой раскардаш, попыталась прочитать им нотацию, но Валерка и Вжик не могли остановиться и смеялись так громко, что она просто выгнала обоих из класса.

Шёпотом я предложил Варваре половину шоколадки. Она согласилась, и я, шумя обёрткой, принялся делить её пополам. Мы немедленно попали под горячую руку историчке, и нас она тоже прогнала. За нами по своей воле из класса ушла Мурзя. Валерки с Вжик и след простыл – наверное, продолжили выяснять отношения на первом этаже.

– Тебя, наверное, впервые из класса выгнали? – спросил я Варвару, которая, к удивлению, ничуть не огорчилась. Залезла на подоконник и ела свою половину шоколада.

– Нет, второй раз, – ответила она. – Первый – во втором классе. Только тогда я не виновата была.

Она доела шоколад и пошла на третий этаж.

– Там химбиокласс учится, – хихикнула догадливая Мурзя. – Пойдём, Бодер, в столовую, может, уже свежие булочки появились. Аппетит на этом шоколаде проснулся, аж волю теряю и в обморок падаю.

И мы, надев на шею колокольчики и загадочно бренча, пошли заедать шоколад булочками.

Дальше вновь полетела вереница дней, когда успеваешь поговорить и улыбнуться только в автобусе. Математик несколько дней подряд буквально запирал меня, Варвару и парня с химбио в кабинете, и мы прорешивали на сто рядов примерные задачи по олимпиаде. Варвара была очень рада, парень немного стеснялся темперамента, невесть откуда взявшегося у лежащего на дороге камня. Я пожалел, что вообще подписался на это всё, что сделал всего одну ошибку в задаче, а не ещё восемь сверху. Но, обмолвившись о том, что я еду на олимпиаду, я уже не мог сказать Марине: «Тима – полный лох в математике и занял последнее место». Варвара будет на восьмом месте, я – на десятом, парень с химбио в двадцатке. Это не бог весть какие результаты для нашей гимназии, учились в десятых и одарённее, но тут уж какой урожай. Парня, кстати, Станислав зовут, я с ним познакомился, а то неудобно, третьестепенный персонаж – и без имени.

Вжик ныла, как она скучает по заснеженным горам Европы и как ей успел надоесть за одну январскую неделю наш город. Злилась то на Валерку, то на меня, швыряла в нас сумкой, извинялась, снова швыряла. Во время этих ломок поволокла нас на выставку картин с голубыми, розовыми и оранжевыми пиками Тибета, потом в кафе и там купила себе почти дюжину пирожных с красно-белым кремом. Ела и обзывала нас с Валеркой бесчувственными.

Мурзя рассказала, что возле железной дороги появился маньяк и с топором бросался на ходившую там старуху, на что Валерка резонно заявил, что поздно пересказывать нам Достоевского, сочинение было в прошлой четверти. Однажды от неё пришло сообщение: «Нет, недотроги я не корчу, / Но лишь тогда не уходи, / Когда какой-то колокольчик / Забьётся, может быть, в груди». «Конечно же, не мне?» – написал я в ответ. Мурзя ответила: «Всё правильно понял».