Микаэль Юрас - Короткие слова – великие лекарства

Отрыжка – болезнь века; это мнение журнала о здоровье, на который подписана моя мать. Отрыжка напоминает нам, что мы уязвимы. Отрыжка сломала бы половину трагедий Великого века, если бы драматурги использовали ее в ремарках. Стихотворный размер Расина был бы разрушен, если представить себе Тита и Беренику жертвами их жалких телесных оболочек:

Моя мать всегда думала, что, если я никогда не плачу, я никогда и не смеюсь. Еще одна общая черта с Иисусом: одинаковое настроение в любых обстоятельствах. Какое разочарование для родителей, которые хотят иметь детей, впитывающих окружающий мир, как губка. Но она ошибалась. Я испытывал мало радости, когда мать была рядом, и это было заметно. В ее отсутствие я считал себя достаточно веселым – конечно, кроме того времени, когда был несчастен в любви. Я был счастлив потому, что мне оставалось еще так много прочитать, так много узнать о себе и о других, так много раз прикоснуться к уму авторов и к их текстам. Одна книга влекла за собой другую. Литература – бездонный колодец. Но это теплый колодец; он не убивает, а успокаивает, потому что в нем лежат сокровища, которые выводят нас на поверхность. Книги не полностью отрезают нас от мира; они учат нас лучше понимать и осмысливать его.

Например, мои семейные проблемы исчезали для меня, когда я читал роман Бэшфорда «Огастес Карп». В нем отцу главного героя пришла на ум прекрасная мысль – сослать своих теток в Уэльс. Ах, если бы я мог сделать то же самое! Отправить бы три четверти моей семьи на Чертов Остров: в Ирландии для них слишком мягкий климат!

И без надежды на возвращение! Не как у Бэшфорда: там тетки рассказчика в конце концов возвращаются, как рецидивирующая бородавка на носу.

Я никогда не сопротивлялся долго желанию прочитать Мелани эти отрывки, и мы тогда смеялись до упаду. Кончалось тем, что она чувствовала ненависть к моей семье – на одно мгновение, когда становились видны наши десны. Этот оскал – признак обостренного чувства соучастия. Знак заговорщиков – розовый цвет: наши десны были здорового розового цвета. Литература сближала наши рты. Мелани обещала мне прочесть этот роман: он такой забавный, так хорошо и верно написан. Но так и не принималась за чтение. Впрочем, не важно: мы обнимали друг друга.

«Я полагаю, вы были вчера на манифестации. Я видел, что там произошла драка. И подумал о вас. Впрочем, я отправил вам сообщение вечером. Поскольку не получил от вас никакого ответа, мне стало страшно».

Но я легко отделался: удары приняли другие. Мне не совсем наплевать на вашу заботу. Я считаю ее трогательной. Если быть честным, я полагаю, что вы единственный человек, который подумал обо мне.

Мой мобильник за все это время не покинул карман. То же было и с письмом, которое я должен был передать Мелани. Она не могла сердиться на меня за забывчивость, так как не знала, что я ношу письмо с собой. Безвредное забвение.

Сообщение от Яна я получил, но не хотел говорить с ним по пути с манифестации. Как канатоходец над пустотой, я должен постоянно быть сосредоточенным. Никогда не верить, что умение держать равновесие – подарок или приобретение, которым ты можешь пользоваться как тебе угодно. И если бы Ян попытался слишком демонстративно качнуть нить, на которой я тогда стоял, он непременно получил бы от меня мощный удар ногой. Канат не трогают!

– Роман «Над пропастью во ржи» не вызывает депрессию! В нем есть струя ветра, которая несет на себе текст от начала до конца. Сегодня я не расскажу вам, чем он кончается, но я бы хотел прочитать вместе с вами несколько его страниц.

«Вы хотите, чтобы я его прочитал?»

Ян улыбнулся остатками своего рта. Получилось что-то вроде полуулыбки. Как на автопортрете Фрэнсиса Бэкона. Эта картина создана, чтобы пугать детей в школьных классах.

«Я пишу вам это, потому что вы никогда не спрашивали меня, могу ли я произносить звуки. Когда мне случается встречаться с людьми, что происходит не каждый день, они всегда задают мне этот вопрос. Они спрашивают себя: как это возможно, что человек не может говорить? Потому что они-то говорят! Они пытаются как можно четче произносить звуки, медленно шевелят для этого губами. „Это же просто шум; постарайся“. Я представил себе, как бы они сделали такое же замечание слепому: „Да перестань ты преувеличивать, я уверен, что ты видишь эту штуку, прикрепленную к потолку…“»

– Мне это было неинтересно, вот почему я никогда об этом не спрашивал.

«Я хочу, чтобы вы послушали мой голос. Выберите отрывок из книги».

– Как пожелаете.

Я с трудом открыл роман на двенадцатой главе, которую хотел прочитать Яну. Мои руки дрожали, поскольку предстоящее совсем не привлекало. Представьте себе, что вас пригласили в ресторан, который специализируется на морепродуктах, а вы терпеть не можете моллюсков, но вас позвала туда ваша невеста. Представьте себе, что официант ставит перед вами блюдо, наполненное всеми осьминогами, морскими ежами и ракушками, какие есть в море. Вы хотите уйти, но хорошее воспитание не позволяет вам этого сделать. Вы представляете себе самые худшие варианты – сделать вид, что вам плохо, придумать срочный звонок. Но нет, вы не должны омрачить свой образ. Поэтому вы остаетесь сидеть. А эти зверьки еще шевелятся в вашей тарелке. Устав библиотерапевтов требовал, чтобы я выслушал Яна. Я несколько раз видел во сне, будто слушаю его, а он говорит металлическим голосом – впрочем, не знаю, почему голос был металлическим. Ян не первый пациент, который тревожил мой сон. Часто они напрашивались переночевать у меня. Я оставлял для них дверь открытой. Я заново проигрывал сеанс, изменял свои фразы, улучшал их. Казалось, что все будет хорошо. Тексты оказывали благотворное действие. Размышления читателей шли своим путем. До пробуждения.

«Вы боитесь, чтобы я читал?»

– Нет, нет! Просто вчерашний день немного выбил меня из колеи. Вот ваш отрывок. Страница сто два.

Ян начал мысленно читать текст. Его глаза быстро пробежали по строкам, потом замерли неподвижно. Он был готов.

И тогда в комнате подростка раздались странные звуки. Ни одного слова – только звуки. Как будто Ян проглотил килограмм камней и теперь выплевывал их по одному из глубины горла. Значит, голос у него не металлический, а всего лишь каменный. От этих звуков мне было не по себе: я знал, что молодой человек произносит их редко и с огромным трудом.