Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

Савраскин Вадим Вадимович, согласно всезнающей «Википедии», сорок пять лет от роду, был трижды счастливо женат и имел множество детей. Дети и жены были выше того, чтобы тосковать по патриархальной семье – по крайней мере, прилюдно. Никто не знал, что у них на душе, но на публике их связывали высокие отношения. Все были счастливы, ходили друг к другу в гости и снимались огромной кучей довольных лиц на обширном семейном диване в просторной квартире Вадима для глянцевых журналов с внушительными тиражами. В фильмографии Савраскина было не так много ролей, но все они были главными, и многие из них заслужили награды в виде статуэток, выставленных на полке, нависающей над диваном. Это удачно дополняло кадры семейного счастья.

Вадим Савраскин при встрече показался Лукичу не таким эффектным, как на экране. В жизни он выглядел старше и как-то потрепаннее, с расширенными порами на носу. Видимо, это была расплата за злоупотребление гримом. Лукич подумал, что Савраскин будет некрасивым стариком. Так бывает, кто-то к старости приобретает благородство увядания, словно вступает в золотую осень своей жизни, а кто-то несет на себе печать осенней слякоти, промозглого ненастья и пасмурного неба. Осень ведь бывает разной, и старость тоже.

Творческая судьба Савраскина была, мягко говоря, неровной. Долгие годы прошли в непрерывных и неудачных кинопробах. Режиссеры пробовали его на роли второго плана, но в итоге не предлагали даже эпизодов, допуская лишь к массовке. «Я был крупнее их замыслов, не помещался в роли второго плана» – так впоследствии, став известным актером, объяснит Савраскин причины своих длительных неудач. Словом, ничто не предвещало не только славы, но даже надежного куска хлеба. Скорее всего, Савраскин так и ушел бы в небытие, тихо спившись, как тысячи других непризнанных гениев, но время сделало оборот, и невыразимая потребность новых режиссеров вселять социальный оптимизм нашла в лице Савраскина точное воплощение. В жанре агитационного кино ему не было равных.

Ему даже ничего не надо было играть. Достаточно было просто стоять и смотреть вдаль мудрым взором с многозначительным прищуром. И каждый зритель ловил в этом взгляде что-то свое, только ему адресованное. Кто-то начинал верить в то, что на пенсию можно прожить, а кто-то даже отваживался на ипотеку, потому что от актера Савраскина исходили волны уверенности в светлом будущем. Эти волны сходили с экрана, заполняли пространство вокруг, и вот уже зрители ощущали приятное тепло в груди, как от хороших советских песен. А когда актер Савраскин брал в руку «маузер» и, сплюнув, наставлял его на киношного врага, то вся страна чувствовала себя надежно защищенной. Актрис, которых на экране Савраскин целовал и тем более звал замуж, ненавидело все женское население и хотело все мужское. Словом, помощники Пал Палыча сделали правильный выбор, взяв Вадима в тройку партийного «паровоза».

Проблема заключалась в том, что Савраскин отлично это понимал. Он вообще отличался если не умом, то сообразительностью. Быстро прикинув все перспективы, которые сулило ему включение в триединое лицо партии, он залился счастливым румянцем. Страну покроют тонким слоем плакатов, на которых он будет стоять в непосредственной близости от губернатора и олимпийского чемпиона. Почти в обнимку. Это же круче, чем дружеское фото с Никитой Михалковым. Намного круче, несоизмеримо.

Правда, чем дольше Савраскин думал об этом, тем больше вживался в новый образ, переживая забавную метаморфозу. Сначала он расценивал предложение партии как подарок судьбы, как шальной случай, открывающий перед ним новые горизонты. Но со временем он пришел к выводу, что это не ему повезло, а он благосклонно одаривает партию своим щедрым согласием. Мысль о собственной незаменимости и логичности происходящего так прочно укоренилась в его голове, что над ней появился нимб, правда, невидимый для окружающих. По мере роста таких умонастроений росли и мечты о будущем. Он видел себя в собственном кабинете Государственной думы, куда записываются на прием Никита Михалков и все прочие режиссеры, отказавшие ему когда-то в ролях второго плана. С высоты вершителя культурной политики он смачно плюнет на их почтительно склоненные головы.

Звонок Игоря Лукича он истолковал вполне определенным образом. Какой-то сыродел, вроде бы вполне состоятельный, хочет заранее заручиться благосклонностью будущего депутата. А в том, что он, Вадим Савраскин, станет депутатом Государственной думы, у него сомнений не было. Интересно, этот сыродел хочет просто засвидетельствовать почтение, видя в этом потенциальную выгоду, или уже сейчас, заранее, будет говорить о конкретном деле, о лоббировании своих интересов? Вадим смутно представлял себе, как работает такое лоббирование, но это слово было первым в его ассоциативном ряду в связи с Государственной думой. Вторым словом были «деньги».

«Если начнет говорить про мой талант, значит, просто хочет познакомиться, чтобы потом обратиться в случае чего. То есть до денег еще пилить и пилить. Если сразу начнет с сыра, то речь пойдет о реальной проблеме, так быстрее до денег дойдем», – загадал сообразительный Савраскин. Он бы предпочел спрямить путь и сэкономить время. На вечер у него был назначен дружеский ужин с одной весьма начитанной пассией, студенткой сценарного факультета.

Присели, начали жевать бутерброды.

– А семга тут дрянь, – весело сказал Игорь Лукич.

Савраскин удивился, что дрянная семга может веселить. Он решил запомнить это и как-нибудь использовать при создании образа. В его творческой палитре слово «дрянь» сопровождалось только презрительным прищуром и трагическим возвышением голоса. Пора расширять горизонты.

– Да, так себе. Но это же норвежская рыбка, если не ошибаюсь? Мы на нее повлиять, так сказать, не можем. Гуляет, как кошка, сама по себе, – и он радостно улыбнулся собственной шутке.

– Рыба гуляет, как кошка… Красиво излагаете, аки поэт, – оценил собеседник.

– А вы ведь по другой части, кажется? Так сказать, по сыру, если не ошибаюсь.

– Не ошибаетесь, я по сыру специалист. Производим широкую линейку, но преимущественно твердые сорта, пармезаны разные.

Савраскин не понял, при чем здесь какая-то «линейка». Откуда ему было знать, что так обозначают ассортиментный ряд. Но виду не подал, однако пообещал себе почитывать экономическую литературу для большего соответствия депутатскому статусу.

– Занимательная история, – произнес он с воодушевлением. – Вообще, скажите, каково это – руководить реальным производством? Я возьму на себя смелость предположить, что в создании сыра тоже есть элемент творчества. Как и роль, сыр берется вроде бы ниоткуда, из ничего, из смутной потребности созидать, облекать в законченную форму свое видение. Почти что из воздуха.