Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

Таня подошла к метро и через минуту должна была спуститься под землю, но вместо этого воспарила в небеса. Нет, ее не сбила машина. Произошло событие гораздо более невероятное. В сумочке задребезжал телефон и на дисплее высветилось «сыродел». Коротко и ясно, потому что Таня знала только одного сыродела на всем белом свете. Ей звонил сам великий и ужасный Игорь Лукич. Таня удивилась этому больше, чем если бы после визга тормозов увидела светлый лик какого-нибудь архангела.

– Да, алле. – Вообще-то Таня терпеть не могла, когда говорят «алле», но высшая степень растерянности сделала свое дело.

– Татьяна, привет! – очень демократично начал сырный король. – Как дела продвигаются?

Таня усилием воли собрала мысли в кучку и уже начала было собирать из них фразу, но вопрос, оказывается, был риторическим, то есть не предполагающим ответа. По крайней мере, Игорь Лукич его не ждал.

– У меня просьба. Оторвись, пожалуйста, от своего графика и окажи мне услугу, возьми завтра интервью у артиста Савраскина. Он хочет поговорить о своих творческих планах. Особенно на период после выборов.

– Почему я? У того самого Савраскина? – От волнения на ум приходили вопросы максимальной глупости.

В висках у Тани стучала кровь, и она боялась, что это слышно на том конце провода. Но, видимо, техника была не настолько чувствительной, потому что голос Игоря Лукича вместо сострадания выразил неудовольствие:

– Потому что ты на меня работаешь. Или нет? Я что-то путаю?

– Нет. То есть да. В смысле, да, я работаю. А «нет» я сказала про то, что нет, не ошибаетесь. – Получилось долго и коряво.

От обиды на свое косноязычие у Тани навернулись слезы. Но Игорь Лукич, похоже, не реагировал на ее настроение. Его голос был ровным, как казахстанская степь, по которой гоняли фуры контрабандисты. В голове Тани еще звучали таможенные мотивы.

– Я примерно понял. Идем дальше. Учти, Савраскин болтлив, у тебя может уйти на него от часа до двух. Дальше так. Ты можешь спрашивать у него, любил ли он в детстве манную кашу, надеется ли он сняться у Тарантино, любую чушь, это на твое разумение.

– Тарантино – не чушь, – вставила Татьяна.

И зря.

– Перебивать меня не надо. Кажется, мы об этом уже договаривались с тобой, – строго одернул ее Игорь Лукич.

От этого выговора у Тани радостно забилось сердце. «Помнит!» – сделала она далеко идущий вывод. А на этот вывод, как на фундамент, настраивалось целое здание домыслов и надежд. Значит, он, как и Татьяна, прокручивает в голове их встречу у него в офисе. Где она его перебила, а он сделал ей замечание. Где она сначала дерзила, потом плакала, потом они помирились. Это же целая история, настоящая психологическая драма, Шекспир отдыхает. «Мы уже об этом договаривались» – так конспиративно звучит целое признание, означающее: «Я помню нашу встречу, я помню все ее детали…»

– Так вот, твоя задача – мужественно пережить его словоблудие о творчестве, – ровно продолжал Игорь Лукич, – и задать ему один-единственный вопрос.

Пауза была сигналом к тому, чтобы Таня вклинилась в беседу.

– Какой вопрос? – правильно отбила подачу Таня.

– Вопрос такой: каковы творческие планы господина Савраскина? И не вообще, а буквально на ближайшее полугодие. Если более точно, куда начнет бить его творческий фонтан начиная с сентября месяца, сразу после выборов?

– Вы имеете в виду планы в кино?

– Кино, телевидение, радио, реалити-шоу, мне все равно. Но он должен членораздельно озвучить свою творческую загруженность, запланированную на ближайшее время. И сделать это под диктофонную запись. Это очень важно. Ясно?

– А вы что? Любите артиста Савраскина? – не удержалась Таня.

– Ну как тебе сказать… Безумно! – ответил Игорь Лукич голосом Фрекен Бок и усмехнулся этой шутке.

Таня сразу вспомнила замечательный советский мультфильм про Карлсона. Там родители Малыша спрашивают Фрекен Бок: «Вы любите детей?» – и получают в ответ: «Ну как вам сказать… Безумно!» Она уловила шутку! Да они с Игорем Лукичом на одной волне! Она понимает его юмор, потому что они любят одни и те же мультики. Это ли не родство душ? И Веня этот с воблой, оказывается, вовсе не противный придурок, а посланец небес со скрытым сообщением. У него ж на пакете был изображен не кто-нибудь, а именно Карлсон. Все пазлы сложились в счастливый узор. Таких совпадений не бывает, это просто знаки судьбы, которые, как конфетти, посыпались на счастливую голову Татьяны.

– Игорь Лукич, я сделаю! Все будет хорошо, не переживайте!

– Я не переживаю, Татьяна. И прости, что отвлекаю тебя от основной работы. Но мне не хочется обращаться к Петьке, не хочу вводить в игру нового человека.

Таня не могла вынести такого напора счастья. У них общая игра! И новые люди им не нужны! Петр Симонович будет только мешать. Он будет третьим лишним. Потому что их уже двое, Татьяна и Игорь Лукич.

– Да, я согласна, – еще раз зачем-то повторила Таня.

Она сказала это с таким придыханием, что проходящая мимо тетка с китайской клетчатой сумкой слегка притормозила, внимательно посмотрела на залитое радостным румянцем лицо Татьяны и пробурчала себе под нос: «Бабы каются, а девки замуж собираются». Но Таня ее не услышала. Она вообще не слышала никаких звуков, кроме тех, что шли по волнам сотовой связи.

– Ну все. Я скину тебе его телефон. Савраскин ждет твоего звонка. Как закончишь, позвони, пересечемся где-нибудь, отдашь мне запись. Не надо по электронной почте ничего пересылать. Договорились? Ну все, будь. – И короткие гудки зазвучали в такт пульсирующему стуку в ушах.

Метро было отвергнуто. Столько радости не могло поместиться в подземку. Тане хотелось подпрыгивать, визжать, кружиться, ну или хотя бы пройтись пешком, чтобы переварить эту обильную порцию счастья. Завтра у нее будет законный повод позвонить Игорю, и они обязательно встретятся. И может даже, он пригласит ее в ресторан. И может, это будет рыбный ресторан. И тогда она закажет воблу, чтобы все знаки судьбы окончательно сошлись в одном орнаменте.

На следующий день, пока Таня обрабатывала Савраскина, Игорь Лукич томился в приемной Пал Палыча. Он корил себя за то, что, не дождавшись вечера, прямо посреди рабочего дня позвонил партийному главарю, чтобы сообщить приятную новость. Да, партийное задание достойно выполнено, и артист Савраскин сразу после выборов добровольно откажется от мандата в пользу искусства. Лукичу не терпелось еще раз застолбить в памяти Пал Палыча свой решающий вклад в эту операцию и свои теперь уже вполне обоснованные надежды заполучить этот мандат.

Лукич был уверен, что все ограничится телефонным звонком. Но Пал Палычу, видимо, было скучно в этот день. Или грустно. Или душно. Так или иначе, но работа у него не заладилась. Так лучше уж с этим сыроделом поболтать, попытать его на предмет, чем тот дышит. Мысль о том, что у сыродела могут быть свои дела, не приходила ему в голову. Пал Палыч был человек с государственным складом ума, и такие пустяки для него просто не существовали, они придавали картине мира ненужную сложность и затрудняли выполнение высокой миссии.