Рэй Брэдбери - Маски

— Вы ведь впустите этого скверного человека, не правда ли? — спросил он.

— Что такое?

— Я глубоко опечален и раздосадован. О, примите мои извинения, прошу вас о прощении, а не то я умру.

— Но вы были такой странный, — сказала она, стоя в дверях.

— Чудовище, дикарь, варвар, подлец, подонок.

— Не всё сразу , — сказала она.

— А еще болван, жулик, трусишка и чей-то там сын…

— Умоляю!

Она взглянула на обманчиво сияющее лицо. Он сцепил пальцы, словно поклонялся ей. Схватил ее за руку и облобызал губами теплой маски.

— Снисхождения! Вы — леди, а я — неотесанный мужлан!

— Ну я бы не сказала.

В ее глазах читалась неуверенность.

— Вы были так любезны, что поднялись ко мне по всем этим ступенькам, с ноющей спиной…

— Как вы узнали ?

— Спины всегда побаливают, мадам, а боль в вашей спине — перл среди всех болей! Я виноват. Возьмите деньги. И вот еще доллар в придачу. Угостите всех дам шоколадным мороженым и расскажите, как этот гадкий мистер Л. обращался с вами и как он потом вынужден был платить отступного, чтобы ему это сошло с рук.

— Теперь вы ведете себя очень даже благопристойно, — сказала она.

— О, как отрадно слышать это от вас. Я весь в горячечном возбуждении. Во мне все бурлит!

— А я как раз затеяла чаепитие, — сказала она. — Зайдете на чашечку?

— Вы завариваете только лучший чай. Сочту за удовольствие.

— Вот бы вы всегда так себя вели.

Она отправилась за сервизом.

— Но ведь артисты такие нервные и своеобразные.

— Желудок.

Он взял у нее розовую чашку.

— Знаете ли, у меня с желудком неладно.

— Ах, бедненький. Кусочек сахару или два?

В двенадцать пополудни мистер Латтинг похлопал Смита по груди.

— Гоните деньги, — сказал он.

— Какие деньги? — спросил Смит.

— Смотрите, — сказал Латтинг.

Он постучал в окно и помахал миссис Флаерти, которая вывешивала свежее белье на веревку на залитом солнцем заднем дворике.

Она помахала ему в ответ и захихикала.

— Черт побери! — и мистер Смит выудил из кармана деньги расплатиться за проигранное пари.

Маленькая девочка играла желтым мячиком, когда мистер Уильям Латтинг спустился во двор глотнуть свежего полуденного воздуха.

— Привет!

Латтинг посмотрел на нее сверху вниз. Она показалась ему очень нежной, теплой как молоко, очень вежливой и заинтересованной им. Она сначала отвела глаза, а потом снова посмотрела на его умеренную, простую бесстрастную маску.

— Я — Анна Монтгомери, — сказала она. — Я живу на втором этаже в конце коридора. А вы — мистер Латтинг.

— И тебе хочется узнать, почему я ношу эту маску, — сказал он.

— Да.

— И зачем я переехал в этот район из очень престижного района у реки, при том, что у меня есть роскошная машина. Вот что тебе хочется знать. Так?

Она ненадолго задумалась, а затем кивнула.

— Ну, — сказал он очень тихо, присаживаясь рядом. — Я ношу эту маску, чтобы меня спрашивали, зачем я ее ношу.

— А!!! Ха-ха-ха!!! — рассмеялась она.

— Нет, вполне серьезно! В самом деле! Никаких других причин. Если хочешь, назови это экспериментом.

— А что под ней? — поинтересовалась она, глядя на его неподвижный рот.

— Тоска зеленая, — ответил он.

Ветер трепал ее мягкие локоны. Она крепко сжимала резиновый мяч.

— Нет, я хочу сказать, что у вас под маской?

— Лицо.

— Тогда почему вы им не пользуетесь?

— Я не умею ходить с каким-то одним выражением на лице. Милая мадемуазель, в наши времена невозможно хранить на лице одно-единственное выражение. Если я улыбаюсь, то получается лицемерно. Прости, я хочу сказать, я не чувствую, что у меня на лице улыбка, это просто игра. Если я улыбаюсь, моя улыбка вырождается в печаль. Как бы это объяснить? Я лишен переживаний. Я — Пустотелый Человек. Один из величайших пустопорожних человеков нашего времени. Я совершенно полый.

— У вас есть сердце, легкие, желудок и печень.

— В этом нас уверяют ученые, причем чеканным и безапелляционным тоном.

Девочка призадумалась и повернулась к нему, когда ей пришел в голову новый вопрос:

— Вы ходите в церковь?

— На этот случай у меня тоже припасена изумительной работы маска, бледная, словно чистейший костяной фарфор, и высокохудожественная. Ей-богу, она совершенно бесстрастна: из нее вытравлены, выпарены последние остатки чувств и эмоций. Ее глаза возведены только и только к небесам. Из золотистого венчика на макушке постоянно струится слабый аромат ладана. Могу как-нибудь дать тебе поносить. Она хранится у меня наверху в футляре.

— А вы забавный, — сказала она и убежала играть.

Некий сеньор Серда, что живет в приозерном городе Пацукаро, в захолустной мексиканской глубинке, получил от него инструкции по изготовлению маски к определенному сроку. И сеньор Серда трудился ночами напролет при свете коптилки, а порой — при свете доброй, почти тропической луны, плавающей среди слоистых облаков и десяти миллиардов звезд. В Соединенных Штатах ничего подобного не увидишь.

Многие годы жил да был в Соединенных Штатах жестковатый мистер Уильям Латтинг при своих обедах и винах. За коктейлем, бывало, его одолевали сомнения, и он задумывался: «Вот в этот самый момент сеньор Серда работает на меня. В трех тысячах милях отсюда, на мощеном дворике, под плеск фонтана, в компании птицы, что прыгает и скребется в клетке на столбе — вот он сеньор Серда с ножом и древесиной. Мы, двое, вдалеке друг от друга, заняты одним делом. Он отвечает за внешний облик, а я — за его костяк и мышцы. Я отвечаю за разум, который оживит и одушевит эту заготовку. Это еще вопрос, кто и что для кого готовит? Может, это я — вдохновитель? Нет, не всегда. Но в данном случае — да».

Например, однажды в мае он пишет сеньору Серде пространное подробное послание:

«Сеньор Серда, во мне бродят силы, которые созреют к 1 августа или около того. Я умоляю Вас, нет, поскольку я щедро плачу Вам, то я требую от Вас; нет, так тоже не годится; так как Вы мой добрый друг, я прошу Вас, будьте добры, вырежьте, изготовьте и доставьте мне к этому сроку маску следующей формы и содержания!»

После чего стремительными росчерками грифельного карандаша он наносил лицо, его размеры и какие чувства и настроения следует на нем изваять.

«Сеньор Серда, маска, безусловно, должна быть у меня к 1 августа. Прошу не подведите меня, ибо в противном случае Вы даже не представляете, что со мной станет. Я окажусь в крайней опасности, а Вы наверняка не желаете причинить мне вред или подвергнуть меня опасности. Приступайте к работе без промедления, но, как всегда, прилежно. Это должно быть само совершенство».

Так проходил июнь, и время от времени Латтинг невольно ощущал, как это новое чувство в нем росло, разрасталось, норовило выйти наружу, проявиться, искало выхода и не находило, загнанное внутрь ширилось, возрождалось, преумножалось, выплескиваясь через край. Июнь прошел в ужинах и восхитительных мимолетных вечеринках для горстки приглашенных. Он призывал гостей явиться, не мешкая.