Эндрю Ридкер - Альтруисты [litres]

– Позавтракала? – спросил ее Артур.

– Ага.

– Как следует подкрепилась? Домой мы еще не скоро вернемся.

– Откуда?

– Увидишь.

Она держалась целую минуту, пока отец выруливал на дорогу. С каждой секундой нервы сдавали все сильнее.

– Пап? Можно спросить тебя про… э-э… новый декор? В столовой?

– Конечно. Рад, что ты обратила внимание, – ответил он.

– Правда?

– Ну да. Я всегда хотел рассказать тебе про поездку в Африку.

Мэгги заморгала:

– Правда?

– Мне кажется, тебе это может быть интересно.

Она ощутила пульсацию в шее, в запястьях.

– Расскажи.

Артур почесал голову.

– В молодости, – начал он, – я хотел одного: быть хорошим человеком. Знаешь, даже забавно, ты ведь это унаследовала. У нас много общего, хотя ты пока думаешь иначе. Увы, с возрастом эмпатия дается все сложнее. Нужная мышца атрофируется. Ты поймешь, когда заведешь семью. Начинаешь думать только о себе, о своей ячейке, и вскоре забываешь, как это – думать о других. Но в юности я мечтал сделать что-то хорошее. Оставить след. Таким я был человеком. Мы с твоей мамой уже встречались, но еще не поженились. Я работал в инженерной фирме и придумал такой… э-э… строительный материал, который оказался никому не нужен в Штатах. – Артур опустил солнцезащитный козырек. – Я много читал о Зимбабве. У одного моего коллеги осталась там семья – родители. И я подумал: «Вот куда надо ехать. Вот где пригодится моя помощь!» Видишь ли, я хотел найти применение своему материалу. Он был дешев в производстве, а строить в сельской местности там гораздо проще: не нужны контракты, патенты, разрешения. Строй себе, сколько влезет. Вот я и строил. Общественные туалеты. Да, престижа в этом немного, зато дело действительно нужное, а работы я не боялся. Санитария. Если подумать, это ведь краеугольный камень любой цивилизации. Я получил грант. Может быть, ты видела мое предложение? Оно есть в библиотеке африканистики – небольшая книжка в твердом переплете. Раньше у нас и дома было несколько экземпляров, но все они сгорели в пожаре. – Артур помотал головой. – Словом, я пробыл там почти год. Строил недорогие, прочные, гигиеничные туалеты. Таков был замысел. Опыт оказался бесценный: у меня буквально открылись глаза. Никогда в жизни я не чувствовал такого душевного подъема, жизнь наконец обрела цель и смысл! Рос я, как ты знаешь, в бедной семье. Отец много работал и без конца пил – нет, кулаки не распускал, но и образцовым родителем его назвать было нельзя. Мы едва сводили концы с концами. По этому поводу у меня была затаенная обида на родителей, даже в университете – особенно в университете! Я это к чему? Мне казалось, я знаю, что такое нищета, но на самом деле до поездки в Зимбабве я и понятия не имел. И с тех пор мне кажется странным, как люди могут разбрасываться деньгами, зная, в каких условиях живут другие. Даже если они не видели, они же знают, все знают! Тем более теперь, в эпоху интернета. А я это видел собственными глазами и забыть уже не могу. Такой опыт полностью меняет человека. Все то время, пока я там был, я думал о тебе. То есть ты еще не родилась, конечно, но я думал о своих будущих детях. Как бы мне хотелось, чтобы они брали пример с меня. Гордились бы мной. Чтобы они выросли хорошими людьми. И сам я тоже хотел творить добрые дела. Я не приемлю лицемерия. Мы с тобой не такие уж и разные, Мэгги…

Пока Артур говорил, она ждала, когда же история примет неожиданный поворот. Когда все пойдет наперекосяк. Но вот отец уже остановил машину и выжидающе смотрел на нее – мол, я закончил, скажи что-нибудь.

– Что там за мальчик, – выдавила Мэгги.

– Не понял?

– Тот мальчик на фотографиях. Кто он.

Артур важно кивнул:

– Ах да. Рядом с нашей станцией жила семья, и у них был сын. Он к нам иногда заглядывал. Понимать друг друга мы не понимали, но это не мешало нам славно проводить время вместе. Хороший был мальчонка: просто приходил и смотрел, как я работаю. Мы с ним подружились, можно сказать. А те фотографии сделал мой коллега. На старый пленочный фотоаппарат. Недавно я их оцифровал и распечатал. Мне кажется, они немного оживляют дом, а ты как думаешь?

Немного оживляют дом .

Мэгги затрясло.

– Нет.

Артур вырубил двигатель:

– В смысле?

– Нет. Ты ошибаешься. Они не оживляют дом. По-моему, все ровно наоборот.

– Что ты такое говоришь?

– Я все знаю. Знаю, что там случилось.

Артур напрягся:

– Поясни.

– Я знаю про мух, пап! И про сонную болезнь!

Ее слова повисли в воздухе. Артур откашлялся:

– Итан тоже знает?

– Нет. Но должен бы. Не понимаю, как ты с этим живешь! Серьезно. Столько бед натворил… Наслал чуму на целую деревню – пусть и ненарочно, – а потом просто взял и уехал. Безнаказанно…

– Безнаказанно? – перебил он. – Безнаказанно?! А тебе не приходило в голову, что с тех пор я сам себя казню – каждый божий день?

– Это не одно и то же!

– Знаю, что не одно и то же! Знаю, черт подери! Я ждал кары всю жизнь! Каждое утро я просыпался и прислушивался… – Он хлопнул в ладоши. – Но нет! Ничего не менялось! Я по-прежнему чувствовал себя последним гадом! Но вот что я тебе скажу, дорогая моя. Когда день расплаты наконец настанет, приговор выносить будешь не ты. Можешь что угодно обо мне думать, таить на меня любые обиды, но ради бога – не суди меня за это! Ты просто не имеешь права. Тебя там не было.

Мэгги приросла к сиденью. Она и раньше слышала, как отец орет, но такого надрыва и самобичевания прежде за ним не замечала.

– Пойдем, – помотав головой, сказал он. – Давай постараемся не испортить утро.

Мэгги выглянула в окно. Она была так поглощена его историей, что даже не смотрела, куда они едут.

Приют для бездомных животных «Будущий друг» расположился в районе Хилл – итальянском квартале с пекарнями, церквями и пожарными гидрантами, раскрашенными в итальянский триколор. На углу Уилсон- и Маркони-стрит возвышалась во всем своем кирпично-терракотовом великолепии римско-католическая церковь Святого Амвросия. В миле от нее находился парк Саблетт, где некогда работал Женский дом призрения – в XIX веке там лечили и обучали необходимым для жизни навыкам проституток.

Мэгги хорошо знала эти места: в юности она почти все свободное время проводила в приюте, вмещавшем около четырехсот бездомных животных (кроме того, там проводили недорогие операции по кастрации/стерилизации и бесплатно раздавали малоимущим корм для животных). Она с детства была неравнодушна к зверью, особенно к собакам. (Кошки – слишком самовлюбленные, критичные и независимые, слишком похожие на людей – не отвечали Мэгги взаимной любовью, а значит, и возиться с ними не стоило. Кроме того, они были чересчур умные, а Мэгги, дитя университетского профессора, ум не ценила.) Собаки были ее слабостью, ахиллесовым животным: одним взмахом глупого, пушистого хвоста они вмиг рассеивали ее черную тоску.