Жан-Мари Леклезио - Битна, под небом Сеула

– Бассейн тоже подходит, – шутил Фредерик.

Я не решилась сказать тогда, что мне хочется, чтобы Фредерик отвез меня на морской берег, потому что в Сеуле, в этом огромном городе, такая сушь – одни дома, дороги, машины и автобусы.

В зоопарке мы доходили до вольера с зелеными обезьянками, потому что обезьянки, пусть даже запертые в клетке, это весело: они дерутся, кричат, занимаются любовью, воруют друг у друга еду – прямо как люди. Они и в городе могли бы так жить!

Мы шагали к центру сада, мне очень хотелось взять Фредерика за руку, но я не решалась. Над деревьями стояли крики птиц и обезьян, и от этого казалось, что я – во сне, огорчения реальной жизни, злоба, царившая в доме моей тетушки и ее кошмарной доченьки, – все это было так далеко.

Мы снимали немного на телефон Фредерика – дурацкие фото, как у всех, селфи, на которых мы стоим щека к щеке, а я складываю пальцы в форме буквы «V» или сердечка, сама не знаю зачем. Потом он добавлял на эти фото разные изображения – сердца, облачка, внутри которых, конечно же, было написано «Sarang [26] Любовь ( кор .). ». А на одной фотографии он сделал чудесную надпись (такого мне никто никогда не писал):

Битна, моя звездочка .

А я вспоминала, как мама рассказывала, что имя мне выбрал мой дед по материнской линии: он хотел, чтобы я всегда блистала – и снаружи, и изнутри.

Мы оставались в зоопарке до закрытия, просто ходили по аллеям среди других посетителей, слушали, как кричат дети, обезьянки и попугаи. Впервые за долгое время я чувствовала себя свободной. Я делала всякие глупости: качалась на детских качелях, бегала вокруг фонтанов, распевала песни Коми [27] Певица Gummy, читается как «Коми», что в переводе с корейского означает «паук». Иногда ее зовут просто – Паучиха. , Эда Ширана или еще кого-то там. Никогда не думала, что способна на такое. Ему же нравилась прекрасная фортепьянная музыка, симфонии и песни Шуберта, а потому он смущался, и как раз это меня больше всего и веселило. Фредерик всегда был немного чопорным, даже в джинсах и куртке он выглядел так, будто на нем строгий костюм-тройка. Но мне и это в нем нравилось, мне вовсе не хотелось бы, чтобы он стал похож на этих маменькиных сыночков, которые душатся и поливают волосы лаком. С господином Паком мне было спокойно, видно было, что он знает, чего хочет в этой жизни. Этим он в корне отличался от меня: я никогда не знаю, что со мной будет завтра.

Думаю, все началось с того, что меня начали беспокоить деньги. Сначала Фредерик всюду меня приглашал, платил в ресторанах, кафе и такси. Но однажды он задал мне один вопрос, и я почувствовала себя неловко. Он спросил:

– Битна, а как у тебя дела с учебой?

Я ответила:

– Мне очень нравится французский.

Он улыбнулся:

– Нет, я имею в виду в смысле денег?

– Нормально, особых денежных проблем не испытываю.

И соврала:

– У меня не очень богатые родные, но они мне помогают. А остальное я зарабатываю сама.

Мне не хотелось, чтобы он знал, что я питаюсь одним кимчхи, а главное, в каком квартале живу. Я продолжала уклончиво:

– У меня маленькая комнатка в университетском городке в Ёнсе, жилье не шикарное, конечно, но мне удобно.

– Ты снимаешь ее пополам с кем-нибудь?

– Ну уж нет, я этого не люблю, студентки обычно такие грязнули, да еще и храпят во сне!

Тогда я и стала придумывать себе жизнь, чтобы рассказывать о ней господину Паку. У него-то в жизни все было так правильно, размеренно. Он жил вместе с родителями в красивом квартале, заканчивал юридический факультет и параллельно работал в книжном магазине в Чонногу. А еще он собирался вскоре купить машину: это будет подарок от родителей, когда он получит диплом.

Так что мне надо было соответствовать тому, как он меня себе представлял: девушка из буржуазной семьи, папа – чиновник, мама – преподаватель в частном колледже, никакого Чолладо, никаких рыбаков. Хотя я все же рассказала ему о бабушке с Севера, которая потеряла на войне мужа и была вынуждена бежать в Пусан [28] Пусан – город в Республике Корея, в провинции Чолладо. Крупнейший порт страны, известный как «Морская столица Республики Корея». .

Все это не было ложью. Для меня это стало продолжением историй, которые я рассказывала Саломее, чтобы увидеть, как тяжелеют ото сна ее веки или чтобы ее сердце билось сильнее.

Между нами установились странные отношения: о своей настоящей жизни мы никогда друг другу не рассказывали. В сущности, я ничего о нем не знала. Когда мы расставались, он брал такси, высаживал меня около университета, где я якобы жила, а сам ехал дальше. Адреса при мне он никогда не называл. Чтобы чуточку поддразнить его и просто из любопытства – девушки любят совать нос куда не надо, – я однажды сказала:

– Поехали к тебе, мне хочется увидеть квартал, где ты живешь.

Он явно смутился.

– Это не самая удачная мысль, я живу далеко, и потом, нас могут увидеть вместе.

От этого ответа у меня больно кольнуло сердце. Должно быть, он понял это, потому что сразу постарался объясниться.

– У родителей куча знакомых в округе, ты же знаешь: сразу начнут молоть языками.

Это объяснение мне не слишком понравилось. Я бы предпочла, чтобы он предложил мне познакомиться со своими драгоценными родителями: я ведь все равно не пошла бы к ним. Но я остановила его:

– Ладно, ладно, не надо ничего объяснять, я все понимаю.

Зато я ему о своих семейных делах вообще ничего не рассказывала. Только раз упомянула про Чолладо, а про тетушку и ее дочку Пак Хва – ни слова. Сама мысль, что он когда-нибудь может с ними увидеться, казалась мне абсурдной. Квартира, где я жила вместе с ними, была для меня как паучье гнездо.

Мы по-прежнему встречались, господин Пак и я, подолгу гуляя по городу. Он любил памятники старины, и мы побывали с ним в древних храмах на холмах, в музеях. И хотя архитектура не слишком меня интересовала, я терпеливо выслушивала его пояснения о консолях и старинных способах укладки черепицы на крышах. Наши прогулки заканчивались в кафе где-нибудь в Хондэ [29] Хондэ – квартал в Сеуле, расположенный вокруг университета Хоник. или Синчхоне [30] Синчхон – университетский городок Сеула. , обязательно с террасой, потому что Фредерик хотел выкурить сигарету. С ним я снова стала покуривать. Мы покупали ментоловые сигареты, из тех, что надо крепко зажимать между указательным и большим пальцами, чтобы высвободить содержавшуюся в табаке мятную эссенцию.

Мы пили очень крепкий кофе. Кофе и сигареты стали для меня символом этого парня, и не только из-за цвета его глаз и кожи, а еще и потому, что было в нем самом что-то завораживающе-темное, горькое. Мы сидели на террасе кафе, не обращая внимания на обычную для студенческих кварталов суету, курили и потягивали кофе, почти не разговаривая. Мне хотелось бы, чтобы между нами было больше теплоты, но он не шел на это. Боялся, наверно, что его увидят. Точно так же, хотя наши отношения стали уже гораздо ближе (мы даже начали серьезно флиртовать в парках или сидя на скамейке у воды), Фредерик упорно не хотел, чтобы мы ходили, держась за руки. Никогда не выставлять напоказ своих чувств – так он представлял себе жизнь вдвоем. «Совсем не нужно, чтобы об этом знали другие», – говорил он.