Фредрик Бакман - Мы против вас [litres]

Ради победы.

Когда опустилась темнота, Беньи в одиночестве выжимал вес в сарае при собачьем питомнике. Прежде чем поднимать штангу, он расстегнул и снял часы. Старые и потертые, тяжелые, громко тикавшие, они плохо подходили ему. Но он получил их от Давида. С тех пор как тренер сменил клуб, они не сказали друг другу ни слова, и все-таки, куда бы Беньи ни пошел, часы были у него на руке.

Вильям отжимался до тех пор, пока руки не заболели, пока не заболело все остальное тело. Он уснул, держа в руке зажигалку, которую подкинули ему в шкафчик, и он знал, кто ее подкинул. Может быть, Вильям не изувечит Беньи, по крайней мере пока. Но это не значит, что он не изувечит кого-нибудь другого.

Окруженная облаком ругани, Рамона, топоча, спускалась по лестнице, желая знать, кто барабанит в дверь «Шкуры» после закрытия. Она ожидала увидеть очередного алкаша, но обнаружила кое-кого другого.

– Ты что здесь делаешь, старый прохвост, ты же в последний раз объявился у моей двери лет сорок назад, хотел позабавиться посреди ночи! Я тогда тебя не пустила и сейчас не пущу! – прошипела Рамона и застегнула халат.

Суне рассмеялся так громко, что напугал щенка, сидевшего у его ноги.

– Мне нужен совет, Рамона. Или два.

Рамона впустила его, налила щенку воды в миску. Щенок вылакал воду и принялся закусывать мебелью.

– Ну? – потребовала Рамона.

– Я хочу, чтобы ты поговорила с Теему Ринниусом. Ради меня.

Попроси об этом любой другой, Рамона прикинулась бы дурочкой, мол, какой еще Теему? Но с Суне… Он посвятил всю свою жизнь трудным мальчишкам с хоккейным талантом, а Рамона свою – тем, кому таланта недоставало.

– О чем?

– О клубе.

– Я думала, ты больше не тренер. Какое тебе дело до клуба?

– Меня держат там ради одной красотки.

Рамона заржала так, что отчистила легкие примерно от десятилетнего сигаретного нагара. Потом посерьезнела:

– Я кое-что слыхала, Суне. В газетах пишут про «нового спонсора» и «тайные переговоры», на которых присутствует спортивный директор. Теему и его ребят это беспокоит. Это их клуб.

– Это не только их клуб, – поправил Суне.

В этом чертовом городе людям не угодишь, подумал он. Если клуб обанкротится, все дерьмо полетит в Петера, а если Петер найдет деньги, дерьмо полетит в него же. Рамона выставила на барную стойку три стаканчика виски. Один Суне, два – себе.

– Что скажешь про нового тренера? – спросила Рамона. – Она заходит иногда, поесть картошки.

– Цаккель? Не знаю, что сказать. Чокнутая тетка. Похоже, ей совершенно плевать на то, что думает Петер Андерсон…

– Хорошее начало, – одобрила Рамона.

– …но я подозреваю, что Теему и его ребята не в восторге от того, что тренер – женщина, – заметил Суне.

Рамона фыркнула:

– Они любят свой клуб. Сам знаешь. А боятся они, что ее сюда прислали ради пиар-путча. Не желают выглядеть посмешищем, да и политическая повестка в хоккее им не нужна…

– Политическая повестка? – Суне закатил глаза. – Теперь это так называется? Бабы уже и спать не могут с кем хотят?

– Да ну тебя! Уж кто-кто, а я тут понимаю лесбиянок как никто! На мой-то взгляд, вот кому достался счастливый билет! Да только мужиков не образумишь, их можно только выставить за дверь.

– Тогда что не так с Цаккель?

– То и не так, что мальчикам кажется, ею вертят Петер Андерсон, спонсоры и политики, а им больше не нужен тренер вроде… – Рамона осеклась.

– Вроде меня? Слабак? – договорил за нее Суне.

Он знал, что́ о нем говорят. Что он в последние годы позволил спонсорам и политикам захватить клуб и пустить его ко дну. Люди правы, Суне постарел и слишком устал, чтобы драться. Он надеялся, что сам хоккей удержит клуб на правильном пути, и экономически, и морально, но ошибся и насчет того, и насчет другого.

– Я не хотела тебя обидеть, – пробормотала Рамона.

– Да ладно. Они правы. Хорошо бы у этого города было побольше поводов для радости. Но Цаккель – не я.

– В каком смысле?

– Она победитель.

– Ты пришел ко мне за советом? Мальчикам нужны доказательства.

Суне вздохнул:

– Тогда передай Теему, что, когда его братика выпустят из клиники, пусть тот едет прямиком в ледовый дворец.

И тут Рамона растерялась. Как в дальнейшем и другие.

Петер вернулся домой поздно. Мира сидела с ноутбуком за кухонным столом – она рано уехала с работы, чтобы приготовить детям ужин, постирать и прибраться. Сейчас она снова работала, но начальство этого не знало. Рабочий день у Миры был в среднем на несколько часов длиннее, чем у коллег, но ее все равно считали «той, кто уходит домой раньше всех». Быть матерью – все равно что отводить воду из сырого сада или перекрывать крышу: много времени, пота и денег, а в результате все как было, так вроде и осталось. Такими делами не прославишься. А вот просидеть лишний час в офисе – это как повесить красивую картину или новую лампу: все заметят.

Петер заговорил с Мирой, она заговорила с Петером, но они не смотрели друг другу в глаза. Как прошел день? Хорошо, а у тебя? Хорошо. Дети поели? Да, там осталось в холодильнике. Можешь подбросить их завтра в школу – мне в ледовый дворец рано? Мира ответила «конечно», хотя ей хотелось закричать «а как же моя работа?». Петер сказал «спасибо», хотя ему хотелось закричать «господи, я тону». Мира сказала «все нормально», хотя ей хотелось закричать «на помощь!». Дальше они молчали, хотя оба чувствовали «мне так не хватает нас». Петер вышел из кухни, не проведя кончиками пальцев по волосам Миры. Мира осталась сидеть, не подышав ему в шею.

Рамона сердито глянула на Суне:

– Ты меня не разыгрываешь?

– Нет. У этой Элизабет Цаккель нет чувства юмора.

– Она собирается снова выпустить Видара на лед? Что Петер скажет?

– Ей наплевать, что он скажет.

Рамона заквохтала от смеха. Братья Ринниус всегда были ей немного ближе, чем прочие мальчики «Шкуры». Теему раз в неделю закупал ей продукты, Видар когда-то делал здесь уроки. Много лет назад, вскоре после смерти Хольгера, братья услышали, как кто-то говорит, что Рамона «стала забывчивой, наверное, это Альцгеймер». Это был не Альцгеймер, а просто-напросто разбитое сердце, но мальчики вычитали в интернете, что старение мозга можно замедлить, если тренировать его, и стали заставлять ее решать кроссворды. Каждое утро являлись с новым. А Рамона костерила их на все корки и любила безусловной любовью.

– Значит, Видар срет на стол, а Цаккель срет на Петера? Добром это не кончится, – заметила она.

– Не кончится, – согласился Суне.

Рамона почесала стаканом под подбородком.

– Не похоже это на тебя – идти против Петера.