Фредрик Бакман - Мы против вас [litres]

Взял ружье и ушел в лес.

После тренировки Цаккель стояла на парковке, куря сигару. Петер вышел из дворца, остановился рядом с ней, спросил:

– Вы правда хотите взять в команду Видара?

Цаккель выпустила дым из носа.

– Да.

У Петера вырвался стон.

– Тогда проведите открытую тренировку. Скажите, что можно прийти всем, кто не связан с другими клубами. Если Видар покажет себя хорошо, пусть играет, но он должен заслужить место в команде на общих основаниях!

Петер уже открыл дверцу своей машины, но Цаккель успела спросить:

– За что вы так взъелись на этого Видара? Разве можно так злиться, если человек всего-навсего нагадил вам на стол?

Петер удержал рвотный позыв, возникший при одном только воспоминании о визитной карточке Видара, оставленной на его столе. Дерьмо попало между кнопками клавиатуры, и выполоскать его ни оттуда, ни из памяти не представлялось возможным. Но Петер покачал головой.

– На Видара нельзя полагаться. Команда должна полностью доверять вратарю, но Видар совершенно непредсказуем. Он эгоист. Нельзя строить команду вокруг эгоиста.

– Так почему вы передумали? – поинтересовалась Цаккель.

Петер не знал, что отвечать, поэтому ответил честно:

– Я хочу, чтобы мы были клубом, который делает людей лучше. Может быть, нам удастся сделать Видара лучше. А может, мы сами сумеем стать лучше.

Снежинки выделывали финты на ветру, и Петер до смерти испугался, что понял все слишком поздно. Что Беньи может не вернуться. О Беньямине Овиче много чего можно было сказать, но эгоистом он не был.

Кое-кто потом будет утверждать, что дело в одном-единственном человеке. Ложь. Мы будем говорить, «когда такое случается, виноватых нет», но виноватые есть. В глубине души мы будем знать правду. Виноваты многие. Виноваты мы все.

Беньи забрел так далеко в лес, как не забредал ни разу. Наконец он остановился. Снег все еще падал, снежинки застенчиво касались кожи, но с сердитым шипением скатывались с разгоряченного тела и стекали по волоскам на руках. Мороз румянил щеки, пальцы закоченели на стволе ружья, облачка пара изо рта становились все меньше. И вот он перестал дышать.

Долго стояла тишина. Потом между деревьями раздался выстрел.

Мы, бьорнстадцы, хороним самых любимых под самыми красивыми деревьями. Тело нашел ребенок, но он не шагал через Бьорнстад спокойно, как шла Адри, много лет назад обнаружившая своего отца, Алана Овича. Ребенок бежал бегом.

Амат и Бубу сидели в раздевалке. Они запомнят, как болтали и ржали – в последний раз перед тем, как их настигла страшная весть. Тогда им показалось, что они никогда больше не смогут смеяться в голос.

– Что девчонки считают сексуальным? – задался вопросом Бубу.

Спрашивал он так, будто его мозг – это кофеварка, которую включили, а колбу подставить забыли: вопросы хлестали на раскаленную базу, забрызгивая все вокруг.

– Я-то откуда знаю? – ответил Амат с обреченной улыбкой.

Перед этим Бубу интересовался, правда ли, что контактные линзы делают из медуз. До этого он как-то спросил: «Класть ключи на стол – к несчастью, знаешь? Окей. А если ты возьмешь мои ключи и положишь их на стол, а меня там даже не будет, со мной ВСЕ РАВНО произойдет несчастье?!» Весной его волновало, «как узнать, красивый у тебя член или нет?». А недавно в школе он спросил Амата: «Какой длины должны быть шорты?» – а следом, не дав приятелю опомниться: «А вот вакуум, как в космосе, если там плакать… что там будет со слезами?»

– Я слышал, девчонки в школе говорили про какого-то знаменитого чувака, что он сексуальный, потому что у него «выраженный подбородок и высокие скулы». А как узнать, выраженные у тебя скулы или нет?

– У тебя – точно выраженные, – сказал Амат.

– Правда? – с надеждой спросил Бубу.

Лицо у него формой походило на разваренную картофелину, но Амат все же великодушно кивнул.

– Ты очень привлекательный парень, Бубу.

– Спасибо! – сказал Бубу с явным облегчением, словно наконец вычеркнул очередной пункт из списка «О чем надо беспокоиться», а потом спросил: – Ты был когда-нибудь лучшим другом?

Амат застонал:

– Ну, Бубу… я… конечно, у меня был и есть лучший друг.

Бубу затряс большой головой:

– Нет, я имею в виду – ты сам БЫЛ чьим-нибудь лучшим другом? У меня несколько лучших друзей, но я не знаю, был ли я кому-нибудь лучшим другом. Понимаешь?

Амат почесал в ухе.

– Честно? Я вообще не понимаю, что за хрень ты несешь…

Бубу заржал. Амат тоже. Так громко, так чудесно – они потом долго не смогут так смеяться.

«В лесу человек не один» – это знают все дети в наших краях. Зверь возник метрах в десяти перед Беньи, и парень резко остановился. Оба смотрели в глаза друг другу. Беньи охотился здесь всю жизнь, но такого огромного медведя видел впервые.

Беньи шел против ветра, поэтому зверь его не учуял. И оказался настолько близко, что почувствовал угрозу, а шансов убежать у Беньи уже не оставалось. Все здешние с детства усваивают: «Не беги, не кричи, если медведь двинется на тебя – свернись калачиком, притворись мертвым, прикрой голову рюкзаком! Не обороняйся, пока не убедишься, что другого выхода нет!»

Ружье задрожало у него в руках – не надо бы стрелять. Сердце и легкие животного защищает гора мощной плоти, только очень искусные охотники могут выстрелить в медведя и прожить после этого достаточно долго, чтобы рассказать о своем подвиге. Беньи следовало иметь это в виду. Но под стук своего сердца он услышал собственный рев откуда-то из глубин естества; он выстрелил в воздух. Или в медведя – он не помнил. И медведь исчез. Он не удрал, не отступил в лес – он просто… пропал. Беньи стоял в снегу, лес пожирал эхо выстрела, пока наконец не остался только свист ветра, и Беньи не мог понять, спит он или бодрствует. Правда ли перед ним стоял медведь, был ли этот ужас на самом деле, или ему привиделось? Подойдя к месту, где стоял медведь, следов Беньи не увидел. Но до сих пор ощущал направленный на него взгляд, как когда просыпаешься рано утром и знаешь, еще не открывая глаз: тот, кто спал с тобой рядом, смотрит на тебя.

Беньи тяжело дышал. Когда решил умереть, но оставил все как есть, приходит чувство некой неуязвимости. Власти над самим собой. Беньи шел домой, не чувствуя себя хозяином собственного тела, не зная, кто отныне будет в нем жить.

Но он все-таки шел домой.

Амат и Бубу еще досмеивались. Но Бубу вдруг резко замолчал – Амат не сразу понял, что случилось. Бубу часто случалось слышать, что он тугодум, шутки на свой счет он знал наизусть: «Этот мальчик воду из сапога не выльет, если дыра будет в носке, а инструкция – в пятке» и «Бубу настолько тупой, что не сумеет выссать на снегу собственное имя». Но это не означало, что его мозг не работает: мама всегда говорила, что он просто устроен иначе, не как у других.