Фредрик Бакман - Мы против вас [litres]

– Ты о чем? – озадаченно спросила Цаккель.

Брови Беньи взлетели.

– Что вы… гей.

– Я не гей, – заметила Цаккель.

Беньи уставился на нее:

– Но все уверены, что вы…

– Мало ли кто в чем уверен! Люди вообще слишком зациклены на чувствах.

Беньи только рот раскрыл. А потом захохотал и уже не мог остановиться.

– Ну правда, Цаккель, представьте себе: у всех в этом городе прямо гора с плеч свалится, как только вы скажете, что вы не…

– Такая, как ты?

– Да…

Цаккель фыркнула:

– По-моему, ты не обязан отчитываться перед всем городом, с кем ты спишь. И, полагаю, я тоже не обязана.

Беньи ковырял лед коньком, раздумывая, и наконец произнес:

– Вам никогда не хотелось быть мужчиной?

– С чего бы? – удивилась Цаккель.

Беньи смотрел на медведя, подбирая слова.

– Чтобы не быть женщиной-тренером.

Цаккель медленно покачала головой. В кои-то веки она не выглядела невозмутимой.

– Мой отец иногда жалел, что я не мальчик.

– Почему?

– Потому что понимал: чтобы меня просто признали, мне придется быть вдвое лучше мужчин. То же относится и к тебе. Тебя будут мерить другой меркой. Те, кто меня ненавидит, возможно, дадут мне и дальше тренировать команду, но только если мы победим. Они могут позволить тебе играть, но только если ты будешь лучшим. Отныне тебе мало быть просто хорошим игроком.

– Гадская несправедливость, – прошептал Беньи.

– Несправедливость для мира гораздо более естественное состояние, чем справедливость, – заметила Цаккель.

– Это вам папа говорил?

– Мама.

Беньи дернул кадыком.

– Не знаю, смогу ли я быть капитаном.

– Окей, – ответила Цаккель.

А потом развернулась и уехала прочь без единого слова. Будто они и не требовались.

А Беньи так и стоял в круге вбрасывания. Наконец он принес от бортика столбик шайб и стал запускать их по льду, одну за другой, – может быть, в последний раз. Этому спорту мало быть лишь частью тебя, он требует все новых жертв; когда прожил в нем всю жизнь, то узнаешь о нем слишком многое. Как болят ноги, когда в первый раз после лета встаешь на коньки. Как немыслимо воняют перчатки в конце сезона. С каким звуком врезаешься в угол площадки, а с каким шайба ударяется в плексиглас. Что в каждом ледовом дворце свое, уникальное эхо. Как звенит каждый удар, когда трибуны пусты. Что происходит с телом, когда ты просто играешь. Как стучит сердце.

Банк-банк-банк-банк-банк.

В то утро, когда Ана села рядом с Видаром, они оба молчали. Ана отяжелела от вины и тоски, ей не хотелось разговаривать. Все эти годы она ездила в школу с Маей, и одиночество стало для нее ударом. Ана помногу спала – надеялась, что однажды проснется и поймет: эта ужасная ошибка ей только приснилась. Ничего такого на самом деле не было.

На следующее утро Ана снова села рядом с Видаром, а когда автобус подъезжал к школе, Ана взглянула на него; Видар притворился, что увлекся чем-то в своем телефоне, но Ана видела, что он косится на нее. Он притворяться не умел.

– Во что играешь? – спросила Ана.

– Чего? – пробормотал Видар, словно только теперь ее заметил.

Но Ану не проведешь.

– Ты все слышал.

Видар засмеялся – он всегда смеялся, когда нервничал. Вскоре он узнает, что Ана, когда нервничает, отпускает саркастические шуточки. Проживи они вместе всю жизнь, они стали бы той самой парой, какую меньше всего хочется повстречать на похоронах: одна безостановочно шутит, другой безостановочно хихикает.

– В «Майнкрафт». Я играю в «Майнкрафт», – сказал Видар.

– Тебе что, семь лет?

– Она помогает мне не… – засмеялся Видар. – У меня сложности с контролем над импульсами. Психолог говорит, «Майнкрафт» помогает. Я лучше концентрируюсь, когда… просто играю.

Автобус остановился, из него повалили ученики. Ана все смотрела Видару в глаза:

– Ты младший брат Теему Ринниуса, да? Это же ты сидел в тюрьме?

Видар пожал плечами:

– Ну, это больше как досуговый центр.

– А что значит – ты не можешь сконцентрироваться? У тебя какой-то синдром или что?

– Не знаю.

Ана улыбнулась:

– А, так ты просто с приветом?

Видар захохотал:

– Некоторые говорят – я психопат! Зря ты со мной беседу завела!

Ана не торопясь рассмотрела его с головы до ног. Черные волосы падали ему на глаза.

– Для психопата ты слишком симпатичный, – объявила она.

Видар нахмурился:

– Берегись! Вдруг у меня нож!

Ана фыркнула:

– Будь у тебя нож, я бы тебя не испугалась, даже если бы была хлебом.

И Видар влюбился по уши, потому что не умел контролировать свои импульсы.

Открытую тренировку Элизабет Цаккель проводила рано утром. Народу явилось немного: несколько юниоров, которым негде было играть, потому что «Бьорнстад» в этом году не создал для них команду, и несколько взрослых, которых выставили из других клубов и они остались без контракта. Не важно, что никто из них и близко не годился для труппы Цаккель, это были всего лишь статисты, позволяющие клубу говорить об открытой тренировке. На самом деле Цаккель интересовал только Видар, но для начала его пришлось поискать – на лед он не вышел. Она нашла его в чулане вахтера.

– Тебе чем-то помочь? – осведомилась она.

– У вас есть пила? – спросил Видар.

– Для чего?

Видар потряс вратарской клюшкой:

– Слишком длинная!

Ночами в подвале учреждения Видар отбивал от стенки к стенке мячики и шайбы с подачи Балу, но, разумеется, не на коньках. Поэтому он подпилил ее под свой рост. Случайно он отхватил слишком много, черенок получился слишком короткий, но Видар обнаружил, что такой клюшкой можно пасовать жестче и точнее. Единственное, чего у заключенного в изобилии, – это время, – и Видар начал экспериментировать с длиной и обмоткой, например, обматывая рукоять, не сделал набалдашника, как большинство других вратарей. Хват стал лучше.

Цаккель принесла ему пилу, не особо понимая, что он затеял. Видар остался доволен клюшкой и вышел на лед. Принял шайбу и без всякого напряжения отбил так, что она пролетела от борта до борта.

– Можешь повторить? – спросила Цаккель.

Видар кивнул. Цаккель поставила его у ворот, а сама встала в другие.

– Пасуй! – велела она.

Видар пасанул. Через все поле, прямо в крюк клюшки. Для человека, которого хоккей не волнует, в этом, может, и нет ничего такого, но Цаккель знала, что большинству вратарей бьорнстадского дивизиона не забросить шайбу в воду, не вывалившись из лодки. «Этот парень будет вратарить, пока шайба не у нас, а когда мы ее получим, станет дополнительным полевым», – подумала она. Так можно и выиграть.

– Становись в ворота, – снова велела она.

Видар послушался. Цаккель пробивала шайбу за шайбой, она была отличным нападающим, – и все же Видар принял все шайбы. Цаккель допустила к шайбе и других участников открытой тренировки, но ни один из них не сумел поразить ворота. Цаккель велела бить по воротам двоим одновременно, потом троим, под разными углами. Видар не пропускал практически ни одной шайбы. Потрясающие рефлексы.