Фредрик Бакман - Мы против вас [litres]

Однажды Видар коснулся ее, и Ана истерически зарыдала. Видар не понял, в чем дело, и Ана рассказала о Беньи. Как все всё узнали, про фотографию, про вспышку Маиного гнева.

– Я тебя не заслуживаю, я такой ужасный, такой мерзкий человек! Я, наверное, психопатка! – кричала Ана.

Видар стоял перед ней словно голый.

– Я тоже.

Ну как можно было после такого не влюбиться в него еще больше? Может, кто-нибудь это и знает. Только не Ана.

Когда они на следующее утро шли в школу, Ана высмотрела Беньи. Ович открыл шкафчик, оттуда посыпались записки, и Ана поняла, что в них, она знала, сколько чужой ненависти приходится Беньи теперь носить в себе.

– Я должна… – прошептала она Видару.

Видар хотел остановить ее, но не сумел. Ана вдруг кинулась через весь коридор. Беньи удивленно поднял на нее глаза и хотел спрятать бумажки.

– Я знаю, что ты меня ненавидишь, но… – начала Ана, но договорить не успела – из глаз полились слезы, голос сел.

– С чего мне тебя ненавидеть? – удивился Беньи, и тут только Ана поняла, что Мая никому ничего не сказала – даже ему.

– Это я… я… сфотографировала тебя и… я! Все, что тебе приходится выносить, – во всем я виновата! Я!

Ее лицо скривилось от стыда, этот стыд уже не изгладится из ее души. Ану трясло. Она побежала – из коридора, из школы, прочь, прочь. Беньи застыл на месте, а потом встретился взглядом с Видаром. С вратарем творилось небывалое: он колебался.

– Она… – начал было Видар, но Беньи перебил его:

– Все нормально. Беги за ней.

И Видар побежал. Побежал за Аной, догнал ее уже через километр с лишним, она была быстрой и такой сильной, что Видар не сумел ее остановить. Поэтому он бежал рядом с ней. Прямо в лес. Наконец оба выдохлись. Упали в сугроб и остались лежать.

Видар ничего не говорил. И это лучшее, что можно было сделать для Аны.

Мая сидела в столовой в одиночестве – как и в любой другой день. Но вот кто-то неожиданно опустился напротив, словно его пригласили присесть. Мая подняла глаза; Беньи наставил палец на ее тарелку:

– Сама доешь или мне можно?

Мая улыбнулась:

– Мне не следует сидеть рядом с тобой. Про тебя плохо говорят.

Беньи явно впечатлился:

– Вот тут обидно было.

– Ну, извини, – рассмеялась она.

Иногда Беньи надо было посмеяться над всей этой гнусью – чтобы ее вынести. Он ухмыльнулся. А потом попросил:

– Прости Ану.

– Что?

– Она призналась, что это она выложила те фотографии… где я и…

Его голос сорвался. Беньи был бесконечно сильным и необъяснимо слабым одновременно. Иногда он так напоминал Мае Ану.

– Простить?! После той гадости, что она тебе сделала?

– Но вы как сестры. А сестры прощают друг друга, – выговорил Беньи.

Потому что он знал, что такое сестры.

Мая склонила голову набок:

– А ты простил Ану?

– Да.

– Почему?

– Потому что людям случается ошибаться, Мая.

Дальше Мая ела в молчании. Но после уроков прошла через весь Бьорнстад, постучалась в дверь, а когда Ана открыла, тут же сказала:

– Надевай спортивный костюм.

Ана не стала спрашивать зачем.

Это спасло их дружбу.

В Бьорнстаде говорят, что когда наш маленький город породит по-настоящему великого спортсмена, то здесь, в глубине лесов, словно вишня зацветет посреди зимы.

Нашей первой вишней стал Петер Андерсон, который дошел до НХЛ, и неважно, что он сыграл не так много матчей, что травмы так рано погубили его карьеру. Он попал в лучшие. Один из нас забрался на вершину мира. Петер тогда изменил целый город, он обрек нас на жизнь, полную неумирающих надежд на несбыточные мечты.

Закариасу исполнилось шестнадцать. В историях, подобных нашей, такие персонажи легко забываются. В городе Закариаса знали только как «приятеля Амата». Амат был известен, потому что хорошо играл, а хоккей в наших краях единственное, что идет в счет. А жизнь Закариаса оставалась как бы на заднем плане.

Они с Аматом росли вместе с Лифой, и вряд ли существовало на свете еще трое таких разных мальчишек. Родителям Закариаса Лифа никогда не нравился, особенно после того, как его стали замечать в обществе «бандитов», как родители Закариаса называли всех обитателей Низины, которым, видимо, нечем было заняться. Но Амат – Амата родители Закариаса боготворили. Когда его взяли в основную команду, они гордились им, как собственным сыном. Словно хотели, чтобы он был их сыном. Мальчик вроде Закариаса не мог этого не заметить.

Закариас играл в хоккей до прошлой весны, хотя в каждой команде он оказывался худшим, да и не любил он хоккея. Он ходил на тренировки ради родителей и выдерживал игры ради Амата. Когда ему объявили, что в этом сезоне юниорской команды не будет, он испытал облегчение: наконец-то можно с этим покончить. Все, чего ему хотелось, – это сидеть дома за компьютером. Поэтому, когда мать с отцом в один прекрасный день явились домой, крича, что «Бьорнстад-Хоккей» проводит «открытую тренировку!», внутренности у Закариаса стянуло в узел от страха.

– Ты должен пойти!

Закариас никогда не сумел бы объяснить родителям, как над ним издевались все последние годы. Из-за всего: веса, внешности, места, где он живет… Родители ничего не замечали. Они были из поколения Петера Андерсона: из поколения несбыточной мечты. Закариас забормотал:

– Мама, все устроено не так, нельзя просто явиться и…

Но отец перебил его:

– Это ОТКРЫТАЯ тренировка! Прийти можно всем! А «Бьорнстад-Хоккей» теперь спонсирует ФАБРИКА! Ты только скажи тренеру, что…

– Что «скажи»? Что она должна допустить меня к игре только потому, что мой отец работает на фабрике? – резко спросил Закариас и тут же пожалел об этом.

«Бьорнстад-Хоккей» начинался как команда заводских рабочих, старые работяги так и считали ее фабричной командой. Когда новые владельцы фабрики пообещали больше рабочих мест тем, у кого нет работы, и больше работы тем, у кого она есть, и к тому же начали спонсировать клуб, отцу Закариаса показалось, что вернулись старые добрые времена. Процветающий город, команда в элитном дивизионе, надежные рабочие места, и тогда у семьи, может быть, появится шанс покинуть квартиру в Низине и купить таунхаус. Не большой, не ради хвастовства – ради еще одной комнаты и кухни побольше. И зимнего отопления получше.

– Извини, папа… я не хотел… – тихо сказал Закариас.

Глаза у отца светились счастьем. Для него и для матери Закариаса перспектива того, что их сын снова выйдет на лед в свитере с медведем на груди, означала безграничные возможности. Поэтому Закариас отправился на открытую тренировку. Разумеется.

Он выложился по полной. Хотя хорошей игрой это и близко не было. После тренировки он не удостоился даже похлопывания по плечу – тренерша просто сказала: «К сожалению, команда уже укомплектована». Больше она на него даже не взглянула.