Евгений Бузни - Настенька

Едва она сделала последний глоток и взялась за шпажку бутерброда с кетовой икрой, как Аль Саид поднялся произнести следующий тост. Понимая, что проглотить даже такой небольшой кусочек с аппетитными икринками она не успеет, Настенька переложила бутербродик на свою тарелку и тоже встала, хотя и сесть-то едва удалось.

Вадим и Борис Григорьевич чуть не хором предложили говорить сидя. Настенька немедленно перевела, собираясь сесть, но Аль Саид поднял ладонь, прося тишины. Затем он сложил ладони перед грудью, опустил над ними голову и певуче произнёс:

— Бисмилля-а-а ирахма-ан ирахи-им ассалям уалейкум!

Настенька выждала небольшую паузу и убедившись в том, что Аль Саид углубился в себя, видимо, мысленно говоря с аллахом, стала пояснять:

— Я не смогу перевести сказанное дословно, поскольку, как я понимаю, это произнесено на арабском, но мне писала сестра в письме, что в арабских странах все передачи по телевидению начинаются с этой фразы, как и любые официальные церемонии. Меньше всего я ожидала услышать это здесь. Мусульмане в этой фразе славят аллаха и просят его благословения начать мероприятие.

— Правилно, Настья, — сказал вдруг по-русски Аль Саид, твёрдо произнося звук «л» и с расстановкой выговаривая имя Настеньки. Затем он продолжил по-французски, говоря неторопливо с паузами, так что Настенька переводила спокойно, и почти не останавливаясь:

— Я хочу сказать этот тост стоя. Пока мы не очень пьяны, хочу выразить несколько философских мыслей. Сегодня мы собрались на христианский праздник. Вы, наверное, коммунисты и в бога не верите. Я мусульманин и верю в аллаха. Но это здесь не имеет значения. В вашей огромной стране, в вашей державе люди самые разные собираются, чтобы быть вместе. Я успел увидеть, что у вас нигде нет вражды между религиями, нет вражды между национальностями. Это нам кажется очень странным, но это хорошо. Я был во Франции, был в Великобритании. Там до сих пор человек с тёмной кожей не всегда может находиться рядом с белым. Я не чёрный, но немного цветной. И это уже там важно. Здесь нет. Хорошая у вас страна. Давайте выпьем за вас, за Советский Союз, за то, что вы всегда так добры к бедным странам, помогаете им. Это не всем нравится на Западе, но мы вам всегда говорим «спасибо!».

Пока Аль Саид говорил официанты разливали напитки, предлагая кому водку, кому коньяк, кому вино. Занятая переводом, Настенька не заметила, как перед нею уже стоял фужер шампанского и тюльпанообразный бокал, наполненный мадерой.

Закончив произносить тост, Аль Саид поднял рюмку коньяка. Все встали и начали чокаться. Настенька взялась за шампанское, но твёрдо заявила, что хоть и хорош тост, но пить подряд два бокала шампанского, не закусывая, она не будет. Всех её заявление развеселило, а будущий академик Юра заметил:

— Такая у вас, Настенька, работа сегодня — говорить за всех и за себя. Поесть вряд ли дадут.

— Нет, конечно, пусть поест, — согласился Борис Григорьевич и, улыбнувшись хитро, добавил, — но немного, а потом снова будем пить. А то знаете, как говорят на Украине: «Наливай, кум, а то едят, а как наедятся, то не упоишь».

Оценив украинский юмор, все расхохотались, а Настеньке естественно пришлось переводить, да ещё и объяснять суть шутки.

Услыхав смех Аль Саида, Борис Григорьевич продолжал:

— Судя по тому, что гость смеётся, он тоже понял юмор и в этом заслуга Настеньки. Вообще я уже сейчас хочу сказать, что Настенька приводит меня в восторг не только красотой, но и умением работать. Далеко не всегда наши шутки вызывают реакцию понимания у иностранцев. Юмор, как и литература, обычно теряет в переводе. Я уж начинаю подумывать, не взять ли мне Настеньку на работу к себе.

Если то, что Борис Григорьевич сразу стал называть Настю ласково Настенькой, её не очень удивило — это получалось как-то само собой и очень естественно — то его похвала и мысль о её работе в министерстве оказались совершенно неожиданными.

— Ну что вы, спасибо за комплимент, — смущённо ответила она, — я пока всего лишь на третьем курсе. А переводить мне легко, потому что ничего специфического в разговоре. Это каждый может.

— Э-э, не скажи, — возразил Борис Григорьевич, — меня удивило и то, как ты с арабским сориентировалась быстро.

— Ну это случайность, — сказал Вадим с ноткой зависти в голосе.

— Нет, Вадим, не могу с тобой согласиться. Элемент случайности тут присутствует, но важен ещё интеллект, который позволяет воспользоваться этой случайностью. Настенька очень интеллектуальна — это главное. И ещё, как мне кажется, она любит работать, что не менее важно.

— Борис Григорьевич! — возмутилась Настенька, — Давайте о ком-нибудь другом поговорим. Мне же переводить неудобно. Я, например, не могу понять, почему мы здесь такой компанией собрались.

— Не кипятись, Настя, — успокаивающе сказал Вадим. — То, что о тебе говорили, так это тебе же лучше. Попадаешь в струю, значит. Может, сегодня вся твоя дальнейшая жизнь определится. Лови момент удачи. А собрались здесь потому, что Аль Саид хоть и без пяти минут министр в своей стране, но учится у нас в аспирантуре, а Юра с Валей натаскивают его в русском языке и знакомят с русскими традициями. Мы с Борис Григоричем патронируем его и решили организоваться в тёплой компании без официоза и рекламы.

Картина вечера стала проясняться. Для большей убедительности Борис Григорьевич протянул Настеньке свою визитную карточку и попросил позвонить ему после Нового Года с тем, чтобы оговорить возможную летнюю практику Настеньки во Франции или Англии по её желанию.

Только тогда, когда в руках девушки оказалась белая карточка с тиснёнными золотыми буквами на русском и английском языках, она начала осознавать, что фортуна ей улыбается, и она реально всего через пять или шесть месяцев может оказаться на родине Шекспира, увидеть знаменитые английские замки, побывать на Трафальгарской площади и в разговорчивом Гайд-парке окунуться с головой в настоящую английскую речь, научиться отличать лондонское произношение от оксфордского и, чем чёрт не шутит, вдруг встретится там с великим современным писателем Олдриджем, чьи рассказы читает всегда с большим удовольствием.

Круглое лицо Бориса Григорьевича с детскими ямочками на щеках и несколько пухлыми губами теперь ей нравилось больше, чем в начале вечера. Оно уже не казалось таким приторно сладким и даже слащавым, каким оценила с первого взгляда.

— Нет, он вообще-то ничего мужчина, — думала она, — лет эдак тридцать пять, пожалуй. Одет, правда, протокольно — чёрный костюм тройка, чёрный галстук, белая сорочка с кончиками воротника на пуговицах.

Алжирец пришёлся по душе меньше. Широкие густые, но не длинные усы, крупные губы, крупный нос, большие почти глаза на выкате и кажущийся узким для такой большой головы лоб под густой шапкой вьющихся уложенных волнами волос. Одет Аль Саид в противоположность Борису Григорьевичу был в белый костюм из какой-то вафельной мягкой ткани. Яркий красный галстук выделялся на фоне тёмно-синей рубашки, а кожа лица на самом деле отдавала нежным каштановым цветом, что можно было бы и не заметить, не будь костюм подчеркнуто белым.