Стэйси О'Брайен - Сова по имени Уэсли [litres]

Так что я сильно удивилась, зайдя как-то в пятницу в комнату и обнаружив на полу одну из клеток, которая обычно стояла на шкафу. Двух амадин недоставало, и быстрый поиск не дал никаких результатов. Мое подозрение пало на Уэсли, так как он тем вечером не сильно интересовался ужином. Однако у меня не особо укладывалось в голове, каким образом он мог поймать двух маленьких, быстрых птичек после такого оглушительного провала с мышью. Он либо умел охотиться, либо не умел, третьего было не дано. Я решила, что он случайно снес клетку со шкафа, она открылась и амадины сами сбежали из комнаты, так что просто подвинула все оставшиеся клетки подальше от края.

Неделю спустя ситуация повторилась, только на сей раз уже с уликой – на полу лежала кучка перьев, принадлежавших моей любимой амадине. У меня аж ноги подкосились. Несмотря на свое крайнее недовольство, отчитывать Уэсли я не стала – все же он сделал это по велению инстинктов. Глупо винить хищника в том, что он – хищник, однако это значило, что моим оставшимся четырнадцати птичкам нужно было срочно подыскивать новый дом. Я решила отвезти их всех в Калтех в понедельник – авось кто-нибудь из коллег сжалится и приютит их у себя. Чтобы избежать новых жертв на выходных, я спускала Уэсли с привязи, только находясь в комнате и имея возможность следить за ним, хотя я до сих пор не могла взять в толк, каким образом он умудрялся их ловить.

Я вновь неверно оценила ситуацию, глядя на Уэсли материнскими глазами – как на своего дружелюбного, не умеющего охотиться малыша. В то же воскресенье я уснула днем, не привязав Уэсли. Бабах! Я проснулась от шума и увидела, как он летает кругами по комнате, набирая скорость, и со всей дури врезается в одну из десяти оставшихся клеток. После очередного удара клетка свалилась со шкафа, и я рванулась спасать птичку, но было поздно. От удара клетка открылась, и перепуганная амадина вылетела наружу. Уэсли погнался за ней с мастерством, которого я раньше за ним не замечала, в точности повторяя каждый ее маневр. Птичка-невеличка взлетала вверх вдоль углов, уходила в пике, распластывалась вдоль стен и носилась зигзагами по всей комнате, Уэсли в сравнении с ней казался огромным и неуклюжим, однако сбросить его с хвоста у нее никак не получалось. Наконец, оказавшись сзади, Уэсли вытянул когти, как орел, схватил амадину и опустился вместе с ней на пол. Он убил малютку прежде, чем я смогла что-либо сделать.

Уэсли испустил победный клич. Я была в шоке. Куда делся мой застенчивый малыш, который жался за дверью ванной, испугавшись мыши? Его место занял агрессивный боевой летчик, ас, настоящий Красный Барон – собранный, неудержимый и смертоносный. Я была ошарашена и, конечно же, расстроена из-за амадин, но в то же время поражена демонстрацией навыков Уэсли, которые он каким-то образом сумел развить в неволе.

Не спуская Уэсли с привязи остаток дня, я много думала. Сможет ли он охотиться на мышей, если научился охотиться на птиц? Нам говорили, что в дикой природе сипухи питаются мышами, а птицы составляют лишь 2–3 процента от их рациона, и исключений из этой пропорции не бывает. Может, у Уэсли все наоборот? Может, на воле он был бы птицеядной сипухой? С чего вдруг так? Пищевая ценность амадины едва компенсировала то количество энергии, которое он затратил на погоню за ней. Выживание хищника напрямую зависит от умения получить от поедания жертвы существенно больше энергии, чем было затрачено в процессе самой охоты. Спикировать на мышь гораздо проще и эффективнее с этой точки зрения, чем гоняться за маленькой юркой птичкой.

В понедельник утром я загрузила девять оставшихся клеток в свою машину и отвезла их в Калтех. Мне жаль было расставаться с моими крохами, с их песнями и щебетом, но рисковать их жизнями я не собиралась. Одна сердобольная женщина практически тут же согласилась взять к себе почти всех, за что я была ей безмерно благодарна. Почти все калтеховские постдоки жили группами в больших домах в Пасадене, и я все думала: как отреагируют сожители этой женщины на такое пополнение в полку? Хотя, конечно, любой, кто живет с биологом, должен быть готов к таким вещам.

Никто не мог дать мне сколько-нибудь разумного объяснения внезапным охотничьим талантам Уэсли. Несмотря на наличие свидетеля (то есть меня), ученые непоколебимо стояли на том, что выращенная человеком сипуха хорошим охотником стать не может. Большинство сов, выпускаемых людьми на волю, были нежизнеспособны. Более того, из-за своей доверчивости к людям они часто подлетали к незнакомцам и просили еды, и иногда их убивали. Уэсли, однако, опять же, обо всем этом забыли рассказать, и он все время не переставал удивлять меня чем-то новым, заставляя лишь гадать, на что же еще он способен.

На третий день рождения Уэсли я решила снова попробовать столкнуть его с мышью. Я знала, что для самостоятельного выживания в дикой природе у Уэсли просто не хватило бы выносливости, но мне было интересно, сможет ли он научиться охотиться на мышей без наблюдения за совами-родителями. В реабилитационных центрах совят начинают учить охотиться, стоит им только вылупиться из яйца. Даже когда они еще объективно не могут добывать пищу сами, работники используют специальные муляжи сов при их кормлении, чтобы малыши не воспринимали людей, как родителей, и не ассоциировали их с едой. Позднее совят учат уже самостоятельно выслеживать мышей и охотиться на них. Даже несмотря на мнимое неумение охотиться, ту амадину Уэсли поймал в полете так, будто делал это всю свою жизнь. Возможно, он смог бы еще раз доказать неправоту экспертов. Я вновь посадила мышь в душевую кабинку и принесла Уэсли в ванную.

Следующие три часа были настолько скучными, что я даже покормила грызуна, который за это время успел исследовать каждый сантиметр душевой, слизнуть капельки воды со слива, вздремнуть и умыться. Все это время Уэсли вежливо уступал ему дорогу. Любое его резкое движение заставляло Уэсли аж подпрыгнуть на полдюйма от страха.

Уэсли отступил в угол душевой кабинки и наблюдал за мышью. Той было плевать на него с высокой колокольни, что она не замедлила продемонстрировать, преспокойно развернувшись к нему спиной, чтобы поесть принесенной мной еды. Уэсли, собрав в кулак все свое мужество, подкрался к ней сзади, вытянул лапу, дотронулся до нее одним пальцем и тут же отпрыгнул. Ничего не произошло. Тогда Уэсли снова приблизился к ней и аккуратно поднял ее лапой, за что был немедленно укушен возмущенным такой наглостью грызуном и спешно ретировался обратно в угол.

Я уж было решила, что эксперимент провалился повторно, и собиралась забрать Уэсли и отнести обратно к насесту, как вдруг мышь почему-то рванулась от Уэса, активировав в нем, видимо, какой-то спавший до этого инстинкт. Уэсли прыгнул на нее и одним точным ударом клюва сломал грызуну шею. Судя по всему, он был поражен произошедшим не меньше меня. Пару секунд он так и стоял с зажатой в клюве дохлой мышью и обалдевшим выражением лица, а затем осознал, что сделал, и принялся гордо маршировать по полу душевой кабинки с громкими победными возгласами. Я закатила глаза.