Михаил Елизаров - Земля

От досады на себя я растрепался о личной драме – мол, была до сегодняшнего дня “мёртвая” подружка, которая шутила, что хуже семейной жизни – семейная смерть. И хвастливо соврал, что подарил ей на Новый год копию Бёклина “Остров мёртвых”.

– Третий вариант, если представляете, о котором речь. Тот, что висел в канцелярии у Гитлера. Художник спецом в Берлин летал, чтобы максимально точно к оригиналу приблизиться. Вот уж где мёртвая имманентность!

Глеб Вадимович как-то изощрённо кольнул:

– Копии Белкина и повести Бёклина… – но я не понял, в чём ирония.

После слов про Алинину “мёртвость” Денис Борисович участливо зачерпнул мою ладонь в своё прохладно-вялое пожатие:

– Знаете, Володя, а я не нахожу в том особого лукавства. Вполне легитимно называть себя мёртвым.

– Ага! – снова постарался меня куснуть Глеб Вадимович. – В психиатрии описана форма расстройства, называемая синдромом Котара. Когда пациенты утверждают, что мертвы или сгнили заживо!

– Ну а зачем брать всякие крайности и патологии, – великодушно возразил ему Денис Борисович. – Помните, у Шатобриана? Каждый индивид носит в себе целую вселенную, которая состоит из всего, что он или она пережили или любили. Этот феномен когда-то великолепно обрифмовал Афанасий Фет… – и продекламировал: – Два мира властвуют от века, два равноправных бытия. Один объемлет человека, другой – душа и мысль моя!..

Всё бы ничего, и стихи, и непринуждённый наш разговор, но Денис Борисович почему-то не отпускал меня. Взгляд его был умилён, а пальцы прилипчиво-холодны:

– О чём говорят эти строки?

После позорища с хореем я благоразумно молчал, чувствуя, как нарастает, тяжелеет беспокойство. Дополнительно настораживало, что Денис Борисович поглаживает, а точнее, будто перемывает мою ладонь в своей.

– Мы живём одновременно во внутреннем и внешнем мирах, и всякое событие психической реальности не менее, если не более существенно, чем то, что происходит снаружи. А внутри, как вы понимаете, может случиться любая трагедия, в том числе и смерть…

Не знаю почему, но мной внезапно овладела бессильная оторопь. Я не понимал, что происходит, лишь вяло пробовал высвободить кисть, а Денис Борисович всё так же дружески не отпускал её:

– Я сказал “одновременно”, но это неточное определение. Время сознания не совпадает со временем внешнего мира. Правильней будет сказать – “одномоментно”. Психологи называют такую внутреннюю “мёртвость” гештальтированием смерти…

– Гештальтировали, гештальтировали, да не выгештальтировали… – Глеб Вадимович зыркнул на мануальные ухаживания Дениса Борисовича и злобно отвернулся на дорогу.

Я нечеловеческим усилием высвободился наконец от навязчивого пожатия-поглаживания. Чтобы это не выглядело нарочито (ведь тогда бы пришлось признать, что с ориентацией Дениса Борисовича что-то не так), я задержал руку на подлокотнике кресла и приготовился отступать, если последует какое-то продолжение.

– В психической реальности смерть имеет совершенно самостоятельное значение. Она существует в форме… – сырая его ладонь снова накрыла мою, а пальцы улеглись в лунки между костяшек. – В форме пока-небытия, так сказать…

“Да они же геи!” – панически (и, надо сказать, излишне политкорректно) завопило моё сознание. Поразительно, но даже про себя я не посмел назвать москвичей пидарасами. Зато объяснилось недавнее поведение Гапона, прощальные насмешливые слова, суть которых я не уловил. Он, конечно же, знал, что парочка эта – не просто деловые партнёры. Поэтому и съязвил двусмысленно про “жопу на полдороге”…

– Гештальтированная смерть возвращает человека к самому себе. Вы, Володя, вспоминали, как смотрели на мёртвую ласточку. Будто её впервые по-настоящему увидели. Знаете, а ведь именно смерть превратила абстрактную пичужку в кантовскую ласточку-в-себе. Вам же знакомо это понятие – “Ding an sich” ? Хотя мне не нравится общепринятый перевод – “вещь в себе”. Я бы перевёл – “вещь как она есть”. Нечто пернатое порхало в облаках и было суетой сует. И только со смертью, когда время для неё навсегда остановилось, она вернулась к себе и стала, кем была изначально, – ласточкой. Это вы тогда и почувствовали…

Я оказался настолько не готов к подобному повороту, что буквально спёкся от мерзкого необъяснимого страха. Для меня не было открытием, что гомики бытуют повсеместно, но я действительно не ожидал столкнуться с этим в похоронной сфере.

– Мы изначально устроены так, что позволяем именно вещам-в-себе значить, иметь для нас смысл. Но в этом и заключается онтологичность…

Что-то подсказывало мне, что нельзя просто взять и ударить Дениса Борисовича. Он излучал нематериальную мрачную силу, ту самую пресловутую “власть”, которую чувствуешь подкоркой на уровне инстинкта. И эта аура давила куда сильнее его холёной длани.

– И гештальтированная смерть, – сказал Денис Борисович, – и ваше бытие-в-смерти – это спонтанная реакция на новейшую постхристианскую концепцию времени, в которой отсутствует вектор линейности, а есть лишь бегущее по кругу или спирали настоящее…

Если б я не был так шокирован, то отметил бы, что чуткие, трепещущие пальцы Дениса Борисовича не просто лапают, а выстукивают какой-то замысловатый ритм.

Именно он и сбивал с толку, парализовывал, как паучий яд, не давая мозгу принять тот факт, что моей рукой завладел старый извращенец.

– Христианская эсхатология предполагает начало и конец. На этих понятиях, как на двух гвоздях, натянута струна линейного времени из прошлого в будущее, из пункта “А” в пункт “Б”. В “А” покоятся базовые ценности, гарантировавшие бессмертие. Они утрачены, но будут восстановлены для избранных в пункте “Б”. Отсюда и устремлённость вперёд. Хоть к победе коммунистического труда, хоть к царствию небесному…

Всё-таки огонёк в глазах Дениса Борисовича пылал энергией ума, а не похотью. Вспомнился и Алинин рассказ о дружке Ромочке, который ездил в деревню к умирающей колдунье за “передачей” – перенимать мастерство, и та вцепилась в его руку.

Холод звёздами пролился дугой вниз по созвездию позвонков, когда я подумал, что, вполне возможно, это вовсе и не заигрывания со стороны Дениса Борисовича, а нечто другое. Но что тогда?

– Расхожая интуиция Ницше о смерти Бога обычно трактуется с предельной вульгарностью. Когда Ницше говорит, что Бог умер, – это не значит, что у Саваофа был неоперабельный рак простаты или Иисус скончался от инфаркта. Смерть Бога – это глобальный отказ от всех высших обязательств по линейности времени! Тотальное банкротство замысла, устремлённого вперёд! Умер Великий План!..

На моё лицо приземлились и тотчас высохли веснушки его ораторской слюны.