Екатерина Гордеева - Мой Сергей. История любви

Олимпиада продолжалась еще дней десять. Не могу сказать, что я провела их как-то уж особенно весело. Множество фотографов, интервью... Мы практически не виделись с Сергеем. Во время интервью для Эй-би-си я познакомилась с Пегги Флеминг, которая подарила мне красный свитер с пандой на груди. Журнал «Вог» захотел сфотографировать меня одну, без Сергея, в костюме, в котором я выступала. Мне страшно не понравилась идея фотографироваться в костюме, но без коньков. К тому же фоном было что-то вроде леса, и я чувствовала себя ужасно глупо, стоя среди деревьев в платье для фигурного катания. Мне было не по себе и хотелось, чтобы все оставили меня в покое.

Оглядываясь назад, на Калгари, на наши первые Олимпийские игры, я вдруг поняла, что не помню, каким там был Сергей, и меня это сводит с ума. Я даже не помню, как он выглядел. Наверное, тогда меня настолько занимали сами соревнования, что на него я не смотрела. Не могу даже с уверенностью утверждать, ходили ли мы на прогулку перед произвольной программой — обычно мы так всегда поступали. A если и ходили, то куда? И о чем разговаривали, и разговаривали ли, в общем, не помню, и все тут, и страшно на себя за это злюсь.

Выиграв золотую медаль, я решила, что имею право на подарок для самой себя. Поэтому в первый раз в жизни сделала завивку и проколола уши, купив маленькие сережки с бриллиантами.

Конечно же, я присутствовала на всех соревнованиях. Брайан Бойтано, Брайан Орсер и Виктор Петренко были просто великолепны. Я с удовольствием наблюдала за борьбой между Деби Томас и Катариной Витт. Деби каталась не очень хорошо. Я сидела рядом с пятачком «поцелуев и слезы, где стоял ее тренер, Алекс Макгауан, и помню, как в самой середине программы Деби к нему повернулась и сказала:

— Прости меня.

Катарина Витт к тому времени уже выступила и была просто великолепна. Она нервно расхаживала взад и вперед, не могла устоять на месте, замирала на минутку, потом снова куда-то устремлялась, ни на секунду не сводя глаз с Деби. Мне было ее очень жалко. Телевизионные камеры не отрывались от ее лица, и все, что она чувствовала, видели миллионы людей. Может быть, именно поэтому она не оставалась подолгу на одном месте, старалась от них спрятаться.

Я сидела среди зрителей, ела воздушную кукурузу, и камера частенько останавливалась и на мне тоже. А на следующий день все меня спрашивали: «Ну как, понравилась воздушная кукуруза?» Сейчас то же самое переживает Оксана Баюл — каждый раз, приходя на хоккейный матч, она не знает, где сесть, и постоянно оказывается в поле зрения телевизионщиков. Соревнования между женщинами проводились в последний день Олимпиады, и я снова осталась одна. Я никуда ни с кем не ходила. Все остальные спортсмены были намного меня старше, им со мной, наверное, было жутко скучно. Я отправилась на какой-то банкет в полном одиночестве, надеясь найти там кого-нибудь из своих, но когда заглянула в зал, там было совершенно темно, даже стулья не расставлены. Просто столы с едой и холодильник с напитками. Видимо, я пришла первой. Мне стало не по себе, и я решила вернуться в номер.

У дверей стоял какой-то человек и держал в руках мешок с меховыми шапками, приготовленными в подарок всем девушкам. Поскольку найти они смогли только меня, то все шапки мне и отдали, попросив передать остальным. На следующий день мы уезжали, поэтому я прошла по общежитию, пытаясь отыскать хоть кого-нибудь, — безрезультатно. Я держала в руках мешок с шапками и чувствовала себя страшно одинокой.

Для большинства спортсменов Олимпийские игры — это место, где заводят новых друзей. Анна Кондрашова, например, на Олимпиаде в Калгари влюбилась в спортсмена из Латвии, который участвовал в соревнованиях по лыжному двоеборью. В номере она почти не сидела. Каждый вечер уходила погулять, встретиться с кем-нибудь, повеселиться.

У Сергея в Калгари тоже появилось множество друзей. А я была слишком робкой. Кроме того, с кем я могла куда-нибудь пойти? С хоккеистами? Немыслимо. Наверное, если бы мне удалось найти кого-нибудь, кому тоже было шестнадцать, мы бы придумали, как провести время. Но я стеснялась даже из номера выходить, мне казалось, что все тут же начнут меня спрашивать, что я делаю и куда иду. Я бы не смогла ответить на эти вопросы. Мне нравилось само фигурное катание, я гордилась нашим успехом, но время после соревнований тянулось невыносимо долго, и я чувствовала себя несчастной.

Мы летели домой на особом самолете, который делал четыре посадки, так что весь путь занял двадцать один час. Мы приземлялись, ребята шли в беспошлинный магазинчик, покупали спиртное, снова садились в самолет. Все словно с ума посходили. Наверное, я и пилот самолета были единственными, кто оставался во время того перелета трезвыми. Было 29 февраля, високосный год, и все по дороге домой отмечали день рождения Раисы Сметаниной, завоевавшей медаль в лыжной гонке. Поэтому прилетели в Москву совершенно без сил, а в аэропорту собралось много людей с цветами, звучали торжественные, поздравительные речи.

Когда я показала свою олимпийскую медаль отцу, он сделал то же самое, что и со всеми остальными моими медалями, — положил награду в огромный бокал и наполнил его шампанским. А потом пустил бокал по кругу, чтобы каждый мог пригубить. Именно поэтому все ленточки на моих медалях в пятнах.

Отец страшно мной гордился. Когда мы с Сергеем начали выигрывать чемпионаты, он стал менее строгим, хотя временами не мог удержаться и начинал критиковать наши костюмы: «Мне кажется, этот цвет не годится». Но я уже не воспринимала его слова так серьезно, как раньше. У меня были тренеры, хореограф и мой Сергей — они говорили мне, что с их точки зрения хорошо, а что не очень. Но отец — артистическая натура, и он чувствовал, что должен высказать свое мнение, которое у него всегда имелось. Мне просто приходилось с этим мириться.

Отпраздновать получение нами золотых медалей мои родители решили у своего приятеля — Егора Губы, жившего на Волге, в двух с половиной часах езды на машине от Москвы. Он всегда был рад гостям. Летом он возил нас к запруде на реке, где мы купались и катались на водных лыжах. Если нам хотелось порыбачить, он ставил сети, куда заплывали карпы и щуки, блестящие и серебристые, а иногда и окуни.

Мы провели у Егора четыре или пять дней, катались на мотосанях, ходили в его баню, отдыхали, разговаривали и подолгу сидели за столом. Однако нужно было возвращаться в Москву и снова приступать к тренировкам, пришла пора готовиться к чемпионату мира в Будапеште. У меня тогда возникло очень необычное чувство: мы совершили нечто особенное, эмоционально я была опустошена и не могла себе даже представить, как снова выйду на лед.