Екатерина Гордеева - Мой Сергей. История любви

Вот почему мне так помогли слова отца Николая о том, что мы должны помнить о Дарье и о наших родителях, которые смотрят соревнования по телевизору. И я смогла взять себя в руки. Дурацкие мысли исчезли, я успокоилась и сумела сосредоточиться. И как всегда, последними перед выходом на лед вспомнились слова Марины: «Забудь обо всем. Катайся для Сергея».

Так я и поступила. Мы откатали фламенко, нашу короткую программу, без единой ошибки. Завершили выступление чуть раньше, чем смолкла музыка, — мы всегда катались во время состязаний быстрее из-за прилива адреналина. Сергей, которому приходилось специально укорачивать свои шаги, чтобы они соответствовали моим, иногда жаловался, что не может за мной угнаться.

Потом мы посмотрели выступление Натальи и Артура — они тоже показали отличное катание. Артур был так возбужден, что, когда они заканчивали и он должен был опуститься на колено, то потерял равновесие и упал. Однако в самый последний момент сумел что-то придумать, чтобы падение не выглядело ошибкой, — на такое был способен только Артур.

Когда соревнования в короткой программе подошли к концу, мы остались на первом месте, а Артур и Наталья — на втором.

В тот вечер, когда мы вернулись в наш домик, никто не говорил о соревнованиях, лишь упомянули порядок, в котором мы должны были выступать в заключительной группе. Мы выходили третьими после заливки льда, а Наталья и Артур — вторыми. Я не люблю кататься третьей. Лучше всего быть вторыми, потому что в этом случае можно хорошо размяться, немного отдохнуть, а потом наступает твой черед. Если ты идешь третьим, то успеваешь остыть после разминки. Кроме того, я не могу простоять на коньках пятнадцать минут после того, как они зашнурованы. Сергей мог, а я нет. Поэтому мне приходилось развязывать их, а потом зашнуровывать снова.

На следующий день, когда мы выступали с произвольной программой, я с удовольствием поела, что меня удивило. А Сергей, наоборот, есть не хотел, что тоже было довольно необычно. Да и спал он неважно. Еще никогда я не видела его таким напряженным.

Перед состязаниями мы всегда отправлялись на короткую прогулку, так что примерно в пять часов решили сходить посмотреть на симпатичную маленькую церковь. Там готовились к какому-то концерту. Сейчас я уже и не помню, о чем, мы говорили. Наверное, ни о чем. Когда я нервничала перед выступлением, мне обязательно нужно было выйти на воздух. Если я оставалась в помещении, то вскоре начинала задыхаться. Я ходила по ледовому дворцу, пытаясь найти подходящее место, пока не оказалась на улице — и сразу почувствовала себя лучше, мои легкие наполнились кислородом.

Позднее мы провели нашу обычную разминку на полу. Я почти ничего не говорила Сергею, пока мы ждали своего выхода. Сергей находился в мужской раздевалке, а я в женской накладывала грим. Я сказала Сергею, чтобы он попросил Марину не суетиться вокруг меня — у нее была привычка постоянно спрашивать перед выступлением, не нужно ли мне помочь. Вероятно, Сергей ей что-то передал, потому что на этот раз она ко мне не подходила.

Самое неприятное — разминка на льду. Ты еще не чувствуешь по-настоящему ног, нужно постоянно следить за другими фигуристами и за временем на часах. И даже когда ты видишь часы, то так нервничаешь, что не понимаешь, сколько еще остается до конца. Разминка продолжается шесть минут, часы показывают пять, и ты не можешь понять: пять минут прошло или пять минут осталось? Ты в состоянии думать только о том, какие элементы еще необходимо попробовать. Потом ты уходишь со льда и ждешь. Первыми после разминки выступали Изабель Брассер и Ллойд Айслер, затем — Наталья и Артур. Сергей не стал расшнуровывать свои ботинки, а мои уже были развязаны. Я смотрела на фотографию Дарьи и старалась думать о своих родителях, как советовал отец Николай. Подошла Марина и сказала, что Ллойд Айслер и Изабель Брассер отлично откатали свою программу. Немного позже она сообщила, что Наталья и Артур тоже оказались на высоте.

Не знаю, зачем она все это говорила. Когда мы выходили на лед, я видела, что Тамара Москвина, тренер Натальи и Артура, по-настоящему счастлива, и я попыталась прислушаться к их оценкам, перед тем как должны были объявить наш выход, сказав себе: «Катя, ты же хотела запомнить эти Олимпийские игры как следует».

Зрители все еще рассаживались по своим местам, после того как они стоя аплодировали Наталье и Артуру. Наконец на арене наступила тишина, и я почувствовала, что все ждут нашего выступления, ждут, что произойдет нечто необычное. Это было пугающее чувство. Поэтому я попыталась забыть о зрителях. Можно сойти с ума, если слишком много о них думать. Просто растаять у них на глазах. Даже если люди хотят тебе помочь, они не в состоянии этого сделать. Очень редко энергия толпы передается тебе.

Я всегда говорила, что Олимпиада — соревнование нервов, и никогда они не находятся в большем напряжении, чем в момент перед самым началом, когда все глаза, все прожектора устремлены на тебя. Перед выступлением я думала о Дарье и о своих родителях. Но теперь, когда мы стояли на льду, все мои мысли сосредоточились на Сергее. Мы должны кататься друг для друга. Я так долго этого хотела — и вот мы здесь. Вероятно, он очень волнуется... Но я посмотрела на него и подумала: «Нет, он сильный и спокойный, как всегда. С ним все в порядке».

И вдруг мои тревоги остались позади. Наконец, когда больше не нужно было ничего ждать, я попросила свое тело: «Пожалуйста, сделай все, на что ты способно».

Мы приняли исходную позу в центре арены, дожидаясь первых нот «Лунной сонаты», и я случайно бросила взгляд на пятачок «поцелуев и слез». Наталья и Артур появились там после того, как были зачитаны их оценки, и я видела, как они обнимают Тамару. И тогда у меня в голове промелькнуло: «Ты все замечаешь, Катя». Они закончили, пришел наш черед.

И тут заиграла музыка.

Замечательно, когда во время катания ты думаешь, а не просто автоматически исполняешь элементы, как робот. И для аудитории это хорошо. В Лиллехаммере я получила истинное удовольствие, когда мы выступали с «Лунной сонатой». Я помню все. Невозможно описать словами эти четыре минуты катания, но я осознавала каждое свое движение, понимала смысл того, что мы с Сергеем делали. Наступила удивительная ясность, так редко возникающая в обычной жизни, ясность, на которую любой спортсмен может положиться, — эти мгновения остаются в памяти до конца нашего существования. Я думаю, что ради них мы и соревнуемся друг с другом.

Неожиданно я засомневалась: сделал ли Сергей двойной сальхов; мне показалось, что у него получился только один оборот. Что-то было не так, и потом, когда мы обнялись, я у него об этом спросила. Он не любил говорить о неприятном, поэтому ничего не ответил. Тогда я задала вопрос иначе: «Двойной?»